Дело Бутиных

Осипов, приступивший к нежнейшему фрикасе из цыплят, коронному блюду Сильвии Юзефовны, иркутской экономки Бутиных, служившей в молодости у Трубецких, потом у Муравьева-Амурского, — так вот, Осипов не выразил ни досады, ни недоумения, выслушав заявление Бутина. О нерчинских бумагах разговор ранее не возникал ни в Петербурге, ни в дороге, но коли надо, так надо, а лишние документы, тем более оцениваемые главой фирмы как важные, не повредят. Однако же длительное отсутствие распорядителя дела нежелательно, что господин Бутин сам отлично понимает, — вилка и нож в ловких руках правоведа серебряно сверкали, давая преувеличенный отсвет на противоположной стене, будто великан расправляется с тушей быка.

Иринарх, с его побагровевшим носом, чуть не подпортил дело. Будучи любознательным, он испробовал и немецкие, и французские, и итальянские вина, приняв для начала бодрящее русское зелье, проговорил нетвердым голосом с присущим ему великодушием:

— Михаил Дмитриевич, брат мой любезный, зачем вам, я хоть сейчас, вот эту рюмаху хлопну. Я там в конторе все шкафья и сундуки знаю, могу пять мешков бумаг доставить. Готов, запрягайте, вот еще маленько хлебну!

— Иринарх Артемьич, — ледяным голосом произнес Бутин, — извольте идти отдыхать. О нерчинских делах я сам позабочусь. И чтоб по моем возвращении Осипов про вас ничего худого не сказал.

— Слушаюсь, Михаил Дмитриевич! — отчеканил, выпрямившись, Иринарх и вышел, успев бутылку мальвазии сунуть под мышку и раскланяться перед шедшей навстречу сухопарой и длинной Сильвией Юзефовной. — Виват, мадам.

Осипов в самых любезных словах поблагодарил за ужин, выразил восхищение выделенными ему покоями и легко понес свою квадратную фигуру, начиненную телячьей грудинкой и куриным фрикасе, по крутой лестнице к себе на второй этаж. Единственной просьбой его было — прислать ему с утра чернил, писчей бумаги и хороших перьев.

Бутин не тревожился. Администрация будет такой, какой он ее задумал. Руль своего судна он из рук не выпустит! Но почему-то вдруг все дела отодвинулись на задний план... Морозовы, Крестовников, Осипов, Стрекаловский, Иринарх... Надвинулось другое: домик на излучине Нерчи, две женщины и двое детей, ждущих его помощи. «Мишенька, миленький, приезжай ради бога».

Лошади понесут его через Байкал и через Селенгу, через Хилок и Шилку — с такой резвостью, с какой они еще никогда не неслись!

25

— Ну ловко же вы меня, голубушки! Я семимильными шагами скачу через хребты и пади, не ведаю, застану ли днем на месте, все бросил — контору, кредиторов, доверенного, — извелся весь дорогой в страхе за свою семейку, а они гляди, Петя, познавай женские хитрости! — а они, слава богу, живы-здоровы, веселы и сыты и рады-радешеньки, Петя, что нас провели!

Он в первый раз так вот прямо втянул скромного оруженосца в круг своей тайной семьи и в ее заботы, и в свои радости и печали, связанные с домом на Нерче. Яринский для приличия посидел на лавке, смущенно улыбаясь и радуясь, что у хозяина все хорошо, а затем — шапку в руки и юркнул в тайгу к своим плашкам: «Как вы пальнете, услышу, что из двух стволов, и я туточки!»

Бутин сидел на широкой кушетке в зале, общей комнате старого дома, покачивал на одной ноге Мишу, на другой Филу, словно опьяненный их веселыми выдумками, их неустанностью в игре, их желанием быть с ним, с отцом... Далеким, загадочным, возникающим и исчезающим, занятым какими-то великими делами, с отцом, которого они сейчас запросто превращают то в «качели», то в «лошадку», то в «коляску» и совершают диковинные путешествия в дальние края.

— Ну-кась, поехали!

— А мы так можем доехать до дядьки Черномора? — спрашивает крепкая, как корешок, ладненькая трехлетняя Фила, с такими же голубыми, душевными и плутоватыми глазками, как у мамочки. — И до тридевятого царства? И где старик со старухой живет?

Да, да, дорогие мои, куда хотите, в любые края, и за себя и за тех, кто пришел и ушел, не познав радостей жизни...

Тонкий, не по возрасту рослый, черноглазый Миша — отцовский портрет, вдруг строго-рассудительно говорит:

— Конечно, куда захотим. Даже в Иркутск и в Москву. Если папа захочет!

Глаза у него круглые, но привычка щуриться отцовская, и тогда он вылитый Михаил Дмитриевич в уменьшенном виде.