— Мы ведь с вами в душе своей скорее эстеты-художники, нежели дельцы! Верно сыновья мои говорят. При блестящих коммерческих способностях, они уже без моей помощи управляются на своих мануфактурах. У них в близких приятелях и музыканты, и художники, и актеры, и писатели. И такой такт! Савва, зная трудности нашего гения, подарил ему тысячу рублей. И никому не слова. Вот и вы... Как-то поздним вечером Савва мой приходит из Малого театра, где давался «Лес» Островского. Шумский играл Аркашу, Надежда Михайловна Медведева — Гурмыжскую, Акимова — наша королева свах! — Улиту. И представьте себе, Савва мой, разговорившись в антракте с неким сибирским военным в чине полковника, — кажется, Кононович, есть такой? Ага, значит, он самый! — узнает от него, что в Нерчинске театральная самобытная труппа представляла эту же самую пьесу прославленного драматурга! При этом назвал вашу фамилию, как покровителя искусства Мельпомены!
— Тут большое преувеличение. Люди талантливые, молодые, энтузиасты, а всей пьесы одолеть не управились. Из второго действия поставили сценку с Аксюшей и Петром и сценку с Аркашей и Несчастливцевым, — если помните, в лесу, на дороге в Калинов и Пеньки. Сыграли с душой, но — какой уж, громко сказано, спектакль!
— В лесу, в лесу, как не помнить, — лукаво сказал Морозов. — Так вот полковник с восхищением отозвался о некоем коммерсанте, безвозмездно отдавшем роскошный зал своего дворца под спектакль, и будто он, видя, что нет декораций, велел нарубить молодых сосенок для задника, кустарником обставить сцену, и был такой живой, натуральный лес. Шуйскому не снилось! Владелец дворца не пожалел закрасить позолоту на потолке и стенах, чтобы все дышало природой. Лес так лес! Господин Бутин, кто мог в Сибири пойти на это?
— Что ж особенного. Велел своему добросовестному и понятливому работнику Яринскому съездить в лес, еще распорядился, чтобы мой управляющий Большаков прислал маляров. Вот и все!
— Особенное в том, что именно мы, люди делового мира, проявляем заботу о художествах. И средств на это не жалеем. Я об этом случае рассказал и господам Третьяковым, покровителям живописцев, и господину Солодовникову, имеющему свои театры на Неглинной и Тверской. Они велели при случае кланяться вам. Как же не помогать друг другу в беде! Все обойдется, господин Бутин, все обойдется. Разумеется, не само собой... Итак, «руку, товарищ», как сказал Геннадий Несчастливцев!
Доверенный москвичей оказался мужчиной маленького роста, но с широким туловищем, так что казался квадратным. Самоуверенный вид, раскатистый бас, взгляд снизу вверх через пенсне на золотой цепочке компенсировали недостаток роста и невзрачную внешность.
Морозов-старик сам подвез поверенного к Гостиному двору на Никольской в своей пролетке. Там уже стояли подряженные Бутиным для долгой гоньбы две крытые просторные повозки.
— Вы нас очень обязали, многоуважаемый Павел Васильич! — сказал Морозов в напутствие квадратному юристу.
— Будьте благонадежны, Тимофей Саввич, — отвечал коротко стряпчий.
Морозов весьма дружески распрощался с Бутиным, а также с Иринархом и Стрекаловским. Правда, «руку, товарищ» — слова, преследовавшие Бутина ночью во сне, — он не произнес, но выразил уверенность, что дело завершится к общему благополучию. Молодому Стрекаловскому пожелал оказывать достойному юристу-коллеге всяческое содействие, как старшему партнеру, а Иринарху морозовский форейтор сунул огромный плетеный короб-укладку со съестным и питьем, что весьма взбодрило и воодушевило бу-тинского братца.
Первая повозка двинулась тряскими булыжными и немощеными улицами Москвы, обгоняя городских ленивых «ванек» — извозчиков и ломовые обозы, в сторону Владимирки. За нею вторая, почти впритык к первой, что считалось мастерством и ухарством старой ямщицкой гоньбы: «Сторонись!» — пешие шарахались, потому как вострый язычок кнута иногда задевал и спины и плечи зазевавшихся горожан.
В первой повозке поместились Бутин с Осиповым, во второй — Стрекаловский с Иринархом.
Пока ехали Варваркой, по Солянке, вдоль Яузы, спутник Бутина подремывал, уткнув нос в широкий, толстый, домашней вязки шарф, обернутый вокруг воротника пальто, а очнувшись за Андроньевским монастырем, стал озираться, словно никогда далее Рогожской заставы не езжал.
— Скажите, господин Бутин, разве не удобнее нам до Тюмени поездом, чем на этих варварских колесах?
Знакомство Бутина с Осиповым в Москве было поверхностным — во время обеда вместе с ним и Морозовым в «Славянском базаре». Тогда доверенный московских купцов, выслушав своего патрона, задал Бутину два-три незначительных вопроса и удалился: ему необходимо перед отъездом привести в порядок свои многочисленные бумаги. Запомнилось, что голос дьяконский, многозвучный, такой голосины в их Нерчинском хоре отродясь не было!