Дело беглеца

Диагноз был предельно прост – обширный инфаркт. На фоне переживаний и всего такого. А «все такое» явно возникло не сегодня. Мужчина выглядел нездоровым с самого начала. Эберхарт пытался приподняться, что-то хрипел, но слова уже не различались. Михаил бросился к выключателю, зажег верхний свет. Метнулся к спаренному комоду у окна, стал выдергивать ящики. Что-то похожее на аптечку лежало в третьем снизу ящике. Он стал перебирать таблетки, в которых ни черта не соображал. Где же популярные валидол, корвалол, что там еще? К черту! Все необходимое должно быть у Эберхарта при себе! Он выбросил коробку с лекарствами, стал обшаривать его карманы, даже нашел какой-то початый стандарт с надписями на латыни. Но все это было бесполезно. Дрожь прошла, прозвучал какой-то шамкающий вдох. А в следующий миг Эберхарт уже не дышал. Лицевые мышцы перекосили лицо, в глазах застыла пронзительная тоска. Михаил похолодел. Предательская слабость заставила опуститься на колени. Он не верил своим глазам, не отдавал себе отчета. Но понимание приходило, в душу забиралась безысходность. Он оказался у разбитого корыта. Эберхарт умер, так и не став шпионом КГБ…

Впрочем, агентом он бы и так не стал. Его искали все спецслужбы Западного Берлина, и вовсе не затем, чтобы поощрить. Но рассказать он мог многое, озвучить имена, прояснить аспекты деятельности БНД против Советского Союза. А это стоило дорогого.

Михаил поднял на кровать ноги мертвеца, зачем-то укрыл его пледом. Еще побыл немного рядом с ним. Увы, отыграть назад в этой жизни можно все, кроме смерти. Он выключил свет, вышел из комнаты, плотно притворив дверь, побрел на кухню. Покинуть квартиру было выше его сил. Куда уходить? Вяленая «буйволятина» не лезла в горло. Выпил чаю, покурил у окна, отрешенно созерцая темноту. Потом покинул кухню, прошел на цыпочках мимо комнаты с мертвым человеком, забрался в какое-то дальнее помещение, где имелась тахта, частично разделся, лег. А вот теперь этот долгий день закончился окончательно – самый безумный день в его жизни. События вспыхивали перед глазами, наслаивались друг на друга. Мелькали лица, живые, мертвые (в большинстве, конечно, мертвые). Проявлялось миловидное женское лицо, обрамленное светлыми волосами. Провалился в сон как в небытие…

Утро было мглистым, пасмурным, за окном моросил дождь. Тучи перегруппировались, надвигались с севера. Состояние было омерзительным, разболелась челюсть, по которой вчера славно перепало. Но спасибо, что живой… Уже рассвело, сквозь шторы просачивалась серая муть. Ночью никто не тревожил. Первым делом он заглянул в «покойницкую». За прошедшую ночь Эберхарт живее не стал. Лицо обострилось – словно похудело. Запаха еще не было, но кожа кое-где покрывалась пятнами. Начиналось разложение. Подавив тошноту, Михаил плотно закрыл дверь, отправился на кухню. Заварил кофе, включил зачем-то телевизор. Местный телеканал передавал криминальные новости. Диктор бодро отчитывался перед телезрителями о произошедшем за сутки. Вооруженное ограбление магазина на Дерекштрассе – все живы, но ювелирные изделия пропали, и на поиск преступников брошены лучшие силы полиции. В грузовом автомобиле «Мерседес», перевозившем продукты питания из Западной Германии в Западный Берлин, обнаружена партия наркотиков. Вредные вещества благополучно конфискованы, ведется поиск преступников. Из Шпрее под мостом спасатели извлекли чемодан, в котором лежал сложенный пополам женский труп. Тело отправлено в морг на экспертизу, а следственный отдел пытается выяснить имя потерпевшей и обстоятельства, приведшие к трагедии. О вчерашних событиях, связанных со стычками БНД и Штази, – ни звука. Словно не было переполоха на Рупенталь с несколькими трупами, раздавленного под колесами тепловоза мужчины, бойни на Кюрхаллее. Власти Западного Берлина берегли нервы своих граждан. Оставалось надеяться, что тело в чемодане принадлежит не Марте Киршнер…

Он выпил половину чашки, извлек из холодильника «испорченный» сыр, отрезал часть. Продукт был странный, разваливался во рту, мощно отдавал плесенью, но желания выплюнуть его изо рта, в принципе, не возникало. Михаил жевал пористую рыхлую массу, запивал кофе. Криминальные новости закончились, пошла реклама. Замелькали слащавые лица детей и взрослых, актеры расхваливали какие-то соки, лекарства, пылесосы. Надоело. В Советском Союзе практически не было рекламы. Зачем? Глупый пережиток буржуазного строя. Он выключил телевизор, постоял у окна, созерцая сгущающуюся облачность. По стеклу стекали дождевые капли.