Delicate (ЛП)

Сегодня матч-реванш между Гриффиндором и Слизерином. Вуд сходил с ума оттого, что матч перенесли на такой длительный срок. Большинство членов команды задерживались либо на уроках аппарации, либо на дополнительных занятиях по Гербологии, либо торчали в Хогсмиде каждую субботу, начиная с января, так что теперь, первого марта, матч наконец-то состоится. Джеймс нашел какого-то пятикурсника, чтобы заменить меня на позиции вратаря. Так странно будет идти смотреть матч, где играет Гриффиндор. Мне как-то не по себе. Зато мне, по крайней мере, не запретили, как Лауре Фелпс, появляться на квиддичных матчах вплоть до конца седьмого курса.

Дженни сидит со мной и Лили на гриффиндорской трибуне. Когда появляется команда Слизерина, обе начинают неистово хлопать. Сначала я никак не могу сообразить, почему Лили так реагирует, но потом замечаю Лоркана Скамандера с битой загонщика. Дженни улыбается и хлопает Алу, который все еще стоит на земле. Вылетает команда Гриффиндора. Джеймс с Альбусом обмениваются рукопожатием и присоединяются к своим командам в небе. Спустя мгновение становится трудно различать, кто есть кто: в небе парят лишь зеленые и красные точки.

– Студенты, добро пожаловать на захватывающий матч-реванш между Гриффиндором и Слизерином! Первый матч, который должен был состояться в январе, отменили из-за… эм-м… некоторых обстоятельств… но, эм, все же мы здесь, в субботу, первого марта, чтобы наблюдать за самым многообещающим матчем этого сезона…

– Дерьмо! – восклицаю я, и Лили с Дженни подпрыгивают от неожиданности. – Сегодня 1 марта?

– Роза, ты в порядке? – Лили выглядит встревоженной.

– День рождения папы! – хлопаю я себя по лбу. – Я совсем забыла! Я скоро вернусь!

Я бросаюсь прочь, больше ничего не сказав. Покидая стадион, я сначала направляюсь в совятню, чтобы отправить письмо, но потом понимаю, что вряд ли сова прилетит вовремя. Поэтому я разворачиваюсь и бегу в школу, в башню Гриффиндора. Я достаю мешочек с летучим порохом из моего сундука и бегом спускаюсь к камину в гостиной. Бросив его в горящий камин, я называю свой дом и спустя мгновение вижу нашу гостиную. Мерлин, она выглядит ужасно грязной. Повсюду разбросаны пустые пивные банки, лежат открытые коробки с остатками засохшей пиццы и тарелки с едой, стоящие прямо на полу. Мама бы уже давно билась в истерике, если бы увидела это безобразие. Хотя даже сейчас наш дом похож на чертов Букингемский дворец по сравнению с маминой новой квартирой.

Папа же спит в кресле, громко похрапывая. Волосы он, похоже, не стриг еще с того времени, когда они приходили ко мне в школу, так как сейчас они падают ему на глаза и прикрывают плечи. Он выглядит ужасно жалким.

– Папа? – зову я.

Он даже не пошевелился.

– Папа? – говорю громче.

Ничего.

– ПАПА?

Может быть, он… умер?

Нет, с каких это пор мертвые храпят?

– РОНАЛЬД УИЗЛИ! – кричу я, как это делает мама.

– Я-я?.. – заикаясь, вскакивает он. Папа дико оглядывается по сторонам, пока не замечает мою голову, торчащую из камина.

– Роза, – зевает он. – Ты в порядке?

– Все чудесно.

– Почему ты разбудила меня в это время? – смотрит он на часы.

– Ты хочешь сказать в полдень? – закатываю я глаза. – Я просто хотела тебя поздравить с днем рождения.

Он выглядит слегка ошарашенным.

– Мой день рождения разве не в субботу? – спрашивает он.

– Сегодня и есть суббота.

– И правда, – неловко соглашается он. – Эм-м… спасибо.

В неловком молчании проходят несколько минут. Папа начинает потирать лоб, и мне становится ясно – у него похмелье.

– Папа, почему тут такой беспорядок? – тихо спрашиваю я.

– Что ты, тут просто немного…

– Здесь свалка! – настаиваю я. – А место, где живет мама, еще хуже! Разве вы двое не могли бы просто поговорить, ну пожалуйста?

– Мне нечего ей сказать, – по-детски отвечает он.

Я тяжело вздыхаю.

– Ладно, просто скажи мне, почему вы двое расстались? Это… это моя вина? – я не могу унять дрожь в голосе.

Лицо папы заметно смягчается. Он присаживается на коврик у камина.

– Роза, это не твоя вина, – говорит он. – И никогда ты не была виновата в этом. То, что случилось, не имеет к вам с Хью никакого отношения.

– Тогда почему? – плачу я. Папа качает лохматой головой.

– Все это сложно.

– Я уже большая девочка и уверена, что смогу все понять.

– Это… – умолкает он. – Просто… просто спроси свою мать.

Великолепно, «спроси свою мать» вот суперское оправдание. Почему отцы думают, что эта фраза избавит их от всех сложностей?

– Ты что изменил ей? – сердито бросаю я. – В этом вся причина?

Голубые глаза отца сузились.

– Ах, так это я виноват? – кричит он, – Я всегда виноват! Может, у твоей матери не такая уж и незапятнанная репутация, как ей это кажется! Ты когда-нибудь допускала мысль, что, возможно, только возможно, изменяла мне именно она?

Я в шоке смотрю на него. Он же это несерьезно. Моя мама просто не могла бы…

Или могла?

– Ты же это несерьезно?

– Я серьезен, – морщится он и после паузы, добавляет. – И не называй меня Ширли.