Делай деньги!

– Это в основном банальная геометрия, – сказал господин Клямс. – Господин Игорь оказал мне любезность и изготовил приборчик, который пришелся очень кстати. Это, конечно, не окончательный вариант, и за обратную сторону я еще не брался. Думаю, прямо сейчас и примусь, пока я еще свеженький.

– Ты думаешь, что можешь сделать еще лучше? – спросил Мокриц, мысленно падая ниц перед гением.

– Я весь… полон энергии! – воскликнул Клямс.

– Это из-за электролитов, – сказал Мокриц.

– Нет, в смысле теперь я так отчетливо вижу, что должно быть сделано! Раньше все было как непосильный груз, а сейчас такое ясное и светлое!

– Что ж, рад слышать, – сказал Мокриц, правда, не вполне искренно. – Прошу меня извинить, но мне еще банком управлять.

Он бегом миновал арки и выскочил в незаметную дверь, ведущую в центральный холл, где чуть не столкнулся с Бентом.

– А, господин фон Липвиг, я как раз вас искал…

– У тебя что-то важное, господин Бент?

Старший кассир заметно оскорбился – можно подумать, он стал бы беспокоить Мокрица по неважным вопросам.

– У монетного двора собралось много людей, – сказал он. – С троллями и телегами. Они утверждают, что вы якобы поручили им установить… – Бент содрогнулся. – …печатный станок!

– Все так, – сказал Мокриц. – Они от «Цимера и Шпулькса». Мы обязаны печатать деньги здесь. Это выглядит официально, и так мы сможем контролировать, кто и что выносит отсюда.

– Господин фон Липвиг, вы превращаете банк в… цирк!

– Что ж, у меня есть цилиндр, господин Бент, так что полагаю, я… шталмейстр! – сказал он со смехом, чтобы разрядить обстановку, но лицо Бента вдруг стало мрачнее тучи.

– В самом деле, господин фон Липвиг? И с чего вы взяли, что цирком руководит конферансье? Вы сильно заблуждаетесь, сэр! И почему вы игнорируете остальных акционеров?

– Потому что они не понимают сути банка. Хочешь пойти со мной на монетный двор?

И он зашагал по холлу широкими шагами, лавируя между очередями.

– А вы, стало быть, понимаете суть банка? – спросил Бент, следуя за ним дерганой поступью фламинго.

– Учусь. Почему у нас перед каждым окошком очередь? – спросил Мокриц. – Если какой-то клиент отнимет много времени, вся очередь застопорится. Потом люди станут прыгать влево-вправо по соседним очередям, обернуться не успеешь, как кому-нибудь голову пробьют. Пусть выстроятся в одну общую очередь и подходят к ближайшему освободившемуся окошку. Люди не станут возражать против длинной очереди, если будут видеть, что она движется… Извини, господин!

Последнее относилось к посетителю, на которого он наткнулся. Тот устоял на ногах, ухмыльнулся Мокрицу и произнес голосом из прошлого, которое должно было и дальше оставаться надежно похороненным:

– Кто бы мог подумать, Альберт, мой кореш! У тебя тут все пучком, я смотрю, а? – Незнакомец выплевывал слова сквозь плохо подогнанные вставные зубы. – Жолотые коштюмчики носить повадился!

Жизнь Мокрица пронеслась у него перед глазами. И даже не пришлось для этого умирать, хотя и казалось, что конец близок.

Это был Криббинс! Это мог быть только Криббинс!

Воспоминания огорошили его. Горошина за горошиной. Зубы! Проклятые вставные зубы! Криббинс на них нарадоваться не мог. Он выдрал их изо рта ограбленного им старика, пока бедняга лежал и помирал со страха! Он все шутил, что его зубы себе на уме. И они плевались, и выскакивали, и заговаривались, и сидели во рту так криво, что однажды перекрутились там и укусили его за глотку! Он вынимал их и разговаривал с ними! И – ааагрх – они были такие старые, и все в пятнах! Вырезанные из моржовой кости, они были снабжены тугой пружиной, и иногда голова Криббинса откидывалась так далеко, что можно было заглянуть ему прямо в ноздри!

И все это выплыло на поверхность, как дохлая рыба в аквариуме.

Его звали просто Криббинс. Никто не знал его имени. Мокриц сошелся с ним, хм, лет десять назад, одной зимой в Убервальде, и они провернули старую аферу с наследством. Криббинс был намного старше Мокрица и до сих пор испытывал какие-то гигиенические трудности, из-за чего от него всегда пахло бананами.

А каким он был мерзавцем. Профессионалам знакомо понятие чести. Всегда есть люди, у которых ты не станешь красть, и вещи, которые ты не станешь красть. У тебя должен быть стиль. Без стиля не взлетишь.

У Криббинса не было стиля. Он не был агрессивен – особенно если был риск получить сдачи, – но в нем сидела какая-то обобщенная, гнусная, вкрадчивая злоба, от которой у Мокрица скребло внутри.

– Какие-то проблемы, господин фон Липвиг? – спросил Бент, сверля Криббинса взглядом.

– Что? О… нет… – сказал Мокриц и подумал: «Это шантаж». А все из-за той картинки в газете. Но Криббинс ничегошеньки не мог доказать, ничего…

– Ты меня с кем-то спутал, господин, – сказал Мокриц. Он огляделся. Очереди продвигались, никто не обращал на них внимания.

Криббинс склонил голову набок и посмотрел на Мокрица с любопытством.