Делай, что можешь

– С добром заходи! – крикнул вслед торопливо убегающей и волочащей пацана за собой. – А со злом чтоб ни тебя, ни пащенка твово не видел. Пожалеете.

– Николка, – с дрожью в голосе спросила мать, – ты не слишком? Она ж людям расскажет.

– Нет. Что сказал – сделаю. Терпеть плевки в спину не буду. И не называй меня больше так.

– Чаво?

– Николкой не зови, – с максимальным терпением повторил.

Уже в курсе, это такое ласково-пренебрежительное имя. Юродивому сойдет, но меня раздражает.

– А как?

– Официально Николай, по-простому – это ведь Коля? Ну и сойдет. Коля я, не иначе.

На этот раз ее определенно вогнало в ступор. Даже орать или рыдать не стала. Застыла, лупая глазами и пытаясь нечто понять.

Обошел, осматривая.

– Чего все других лечу? – спрашиваю риторически. – У тебя ж голова кружится. Я прав?

– Ага, – сказала она.

– Давление подскочило. Я могу снять боль, – положил ладонь на лоб, – но не вылечить. К дохтуру надо.

О здешних лекарствах не знаю ничего, ни в одном справочнике будущего толком ничего не писали. Пусть профессионал дает советы. А прежние советовать не смешно. У них и антибиотики не изобрели. Про увеличение физических нагрузок с целью похудения глупо поминать. Она и так вполне себе работает по дому. Практически не сидит. Когда присмотрелся, даже перестал обижаться, что вечно гоняет. Все сама делала, да еще и Николкой руководила. А за ним глаз нужен постоянный. Тут железные нервы требуются, не зря давление скачет. А уж о правильном дыхании смешно говорить. Не станет делать, не то воспитание. Об уменьшении соли в пище лучше и вовсе не заикаться. Прилетит тарелкой в лоб. Вполне реально, а не иносказательно. Способна за критику. Впрочем, не особо и кладет. В меру.

– Правда, – сказала она, несмело улыбнувшись, – легче стало.

– Не терпи, сразу говори. Мне ж всмотреться надо не глазами, а просто так могу и не видеть.

– Спасибо, сынок, – сказала она странным голосом. И с ходу продолжила, переключаясь на обычный тон: – Тут Алевтина пришла, посмотришь?

Алевтину я помнил. Тоже из здешних теток. Вроде не вредная, но не особо зажиточно живет.

При моем появлении женщина вскочила, судорожно комкая в руках небольшую корзинку, не иначе гонорар в натуральном виде, и сбивчиво заговорила. Прежний хозяин тела ничего б не понял, да она и не пыталась объяснить. Так, выговориться требовалось. Дело оказалось не в болезни или еще какой ерунде на манер сведения шрама. Ее муж уехал в Америку, собираясь там устроиться и затем вызвать семью. По слухам, за океаном чуть не золотом мостовые вымощены, и каждый третий, если не второй, может стать миллионером. В смысле если сравнивать со здешними заработками. Из невнятного рассказа мимоходом выяснилось, что едут многие. Но там какие-то сложности с въездом после войны. Прежде всех подряд пускали, а теперь с разбором. Вот мужик ейный и собирался вызвать позже. Такое позволяется, когда можешь предъявить некую сумму, гарантирующую, что не станут обращаться за помощью, а сами себя прокормят. В целом ничего нового. В мое время тоже всех подряд в Европу не пускали, но лезли толпами нелегалы через южную границу. А мы их ловили, стрелять запрещалось. Но если уж попадался, всю требуху отбивали. Сказано «подавай просьбу», чего ж лезешь через колючку?! Тут главное, чтоб камера вовремя сломалась и не поймали на горячем. А своих не сдавали. Такого доносчика потом в выгребной яме недолго найти.

– Раньше письма приходили, – сказала Алевтина с тоской, – уже год ни слуху ни духу. Ты ж можешь сказать, все ли в порядке? – От надежды в голосе так и передернуло. – Женьке подсказал про мальца…

Если б я знал, как тогда вышло. Пришла неизвестно откуда подсказка, а я ни ее, ни мальчишку не помнил. Это от Николки, не от меня и несознательно. Вот сейчас пытаюсь нечто узнать, и шиш. Полная пустота.

– Вещь какую-нибудь его.

Она с готовностью вывернула на стол ту самую корзинку. Забавно, но лучше меня сообразила. Или у здешних сенсов в порядке вещей такие штуки?

Перебрал все подряд. Письма, старая рубашка, пояс рваный, фотографии. Свадебная, еще одна. Она сидит, он стоит рядом, положив руку на плечо, и оба смотрят с тупым видом. У нас бы две тысячи объемных снимков показали, да еще и движущиеся изображения. А здесь в рамку и под стекло. Редкость. Впрочем, даже извлеченная карточка никакого отклика не дала. А вот обычная пуговица неожиданно откликнулась. Картинка достаточно ясная и абсолютно точно не имеющая отношения к здешним реалиям. Высотные дома, множество машин и женщина, которую обнимает бывший хозяин пуговицы. Ему с ней хорошо.

– Далеко-далеко, – сказал вслух, – жив. Больше ничего не вижу.

Право же, не говорить, что нашел другую бабу, позабыв про официальную супругу и детей. Вдруг еще опомнится и напишет. Или к себе позовет. Зачем портить людям жизнь. Пусть сами разбираются.

– Спасибо, – сказала Алевтина, смаргивая слезу.

Я молча пожимаю плечами и развожу руками. Может, не надо было лгать? Сказал бы, как есть. Ладно, что сделано, то сделано.