Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики

Впрочем, подробности личной жизни этой молодой особы с трудом поддаются проверке. И проблема заключается здесь вовсе не в том, что нам, как в случае Раймона Дюрана, Джона Райкнера или Колетт Ла Бюкет, не хватает источников. Напротив, материалы судебного процесса, к которому мы теперь обратимся, представлены в «Уголовном регистре Шатле» в полном и, я бы сказала, поражающем воображение объеме[710]. Однако события, послужившие поводом для возбуждения данного дела, были описаны в ходе следствия тремя разными рассказчиками, что породило три, весьма различные версии произошедшего, из которых судьям надлежало выбрать лишь ту, которая показалась им максимально правдивой. Попытаемся и мы последовать их примеру.

* * *

Познакомимся прежде всего с участниками процесса, который начался в парижском Шатле 29 октября 1390 г. Непосредственным поводом для него послужило исковое заявление некоего Аннекина де Рюйи (Hennequin de Ruilly) и его матери Люсет (Lúcete). Эти жители городка Герар (Guerart) в провинции Бри обвинили свою знакомую — Жанну де Бриг (Jehenne de Brigue) по прозвищу Сговорчивая (La Cordière) — в занятиях колдовством.

Надо сказать, что интерес, проявленный Аломом Кашмаре к данному составу преступления (а он включил в «Уголовный регистр Шатле» материалы сразу двух ведовских процессов[711]), сам по себе обращает на себя внимание. По единодушной оценке специалистов, рассмотрение подобных дел во французских судах в интересующий нас период носило единичный характер[712]. В частности, только 1 % записей в регистрах Парижского парламента за 1380–1463 гг. касался обвинений в колдовстве. Та же ситуация наблюдалась и в королевской канцелярии, выдававшей письма о помиловании[713]. Тем не менее, это не означало, что судебные власти, а в еще большей степени представители церкви (теологи и университетские доктора) обходили данную проблему молчанием: напротив, на рубеже XIV–XV вв. во Французском королевстве уже активно разрабатывались теоретические основания для привлечения к уголовной ответственности «ведьм» и «колдунов», обсуждались меры борьбы с ними и создавалась собственная демонологическая концепция[714].

Очевидно, именно с этим процессом и оказалось связано то, какое внимание уделил Алом Кашмаре своим героям. Возможно также, что его особо заинтересовал и статус потерпевшего. Аннекин де Рюйи являлся королевским чиновником и много лет занимал в родном городе пост прево[715]. Конечно, эта должность не шла ни в какое сравнение с положением уже знакомого нам Жана Ле Мерсье, финансового советника Карла VI, однако и здесь речь могла вестись не просто о противозаконных занятиях колдовством, но о покушении на жизнь человека, приближенного к самому монарху.

На момент начала процесса в Шатле Аннекину исполнилось «примерно 34 года» (xxxiiii ans ou environ), и среди местных жителей он, как следует из материалов дела, пользовался большим уважением[716]. Помимо того, что он занимал в Гераре важный административный пост, он также являлся хозяином таверны[717], что обеспечивало ему не только достойное положение в обществе, но и широкий круг общения. В частности, в своих показаниях Аннекин отмечал, что с главной подозреваемой, Жанной де Бриг, он познакомился за восемь лет до описываемых событий и ему была прекрасно известна ее репутация проверенной знахарки и ведуньи[718]. Вот почему, когда молодой прево серьезно заболел и «не смог найти ни одного человека, кто бы ему помог», он обратился за помощью к Жанне, которая обещала подобрать для него нужное лекарство[719].