Дела любви. Том II

Таким образом, работа любви в воспоминании умерших – это работа самой бескорыстной, самой свободной, самой верной любви. Так что идите и делайте это; вспоминайте мертвых и тем самым учитесь любить живых – бескорыстно, свободно, преданно. В вашем отношении к умершим у вас есть определенное мерило, по которому вы можете проверить себя. Использующий это мерило легко уменьшит объем самых сложных отношений и научится отталкиваться от всей массы оправданий, которые действительность обычно имеет под рукой, чтобы показать, что именно другой эгоистичен, именно другой сам виноват в том, что его забыли, потому что он не призвал себя к разуму, именно другой неверен. Вспоминайте умерших; тогда вы получите предвкушение неотделимого от этого деяния любви благословения, а также лучшее руководство в правильном понимании жизни: долг любить людей, которых мы не видим, но и тех, которых видим. Наш долг любить людей, которых мы видим, не может прекратиться из-за того, что смерть отделила их от нас, ибо долг вечен; но поэтому долг по отношению к умершим не может настолько отделить ныне живущих от нас, чтобы они не стали объектом нашей любви.

Заключение

В этой книге мы попытались «многократно и многообразно» рекомендовать любовь. Возблагодарив Бога за то, что нам удалось завершить работу так, как мы хотели, в заключение приведем слова апостола Иоанна: «Возлюбленные, будем любить друг друга». Эти слова, имеющие апостольский авторитет, имеют также, если вдуматься в них, опосредующее звучание или опосредующее настроение по отношению к противоречиям самой любви, потому что они произнесены тем, кто был совершен в любви. В этих словах вы не слышите строгости долга; апостол не говорит: «Вы должны любить друг друга», но вы также не слышите ни поэтической страсти, ни неистовства чувств. В этих словах есть что-то ясное и благословенное, но есть и печаль, касающаяся жизни и умиротворенная вечным. Апостол как бы говорит: «Ну, а что же в конце концов, может помешать вам любить? Что вы можете вообще получить от любви к себе? Заповедь состоит в том, что вы должны любить, о, но если вы хотите понять себя и жизнь, то не нужна и заповедь; ибо любить людей – это то единственное, ради чего стоит жить; без этой любви вы на самом деле не живете; и любить людей – это единственное благословенное утешение, как здесь, так и в будущем; и любить людей – единственный верный признак того, что вы «христианин» – воистину, одного исповедания веры недостаточно. С христианской точки зрения любовь заповедана; но заповедь любви – это старая заповедь, которая всегда нова. Заповедь любви не похожа на человеческие заповеди, которые с годами стареют и тускнеют, или меняются в зависимости от того, как договорятся те, кто должен её исполнять. Нет, заповедь любви остается новой до последнего дня, такой же новой, как и в тот день, когда она стала самой старой. Таким образом, заповедь не меняется ни на йоту, тем более апостолом. Изменение тогда может заключаться только в том, что любящий все больше и больше узнает заповедь, становится единым целым с заповедью, которую он любит; потому он говорит так мягко, так нежно, как будто забыл, что любовь – это заповедь. Но если вы забудете, что говорит апостол любви, то вы не поймете его; ибо такие слова – не начало разговора о любви, а его завершение.

   Поэтому мы не смеем так говорить. То, что в устах опытного и посвященного апостола является истиной, в устах новичка легко может оказаться притворством, из-за чего он рано сбежит из школы заповедей и уклонится от «школьного ига». Мы представляем апостола говорящим; мы не делаем его слова своими, но мы делаем себя его слушателями: «Возлюбленные, будем любить друг друга!» И ещё: помните христианское «подобное за подобное», «подобное за подобное» вечности. Это христианское «подобное за подобное» является настолько важным и решающим христианским понятием, что я желал бы закончить этой мыслью если не каждое произведение, где я в меру своих возможностей развиваю христианскую идею, то хотя бы одно.

    О христианстве в наше время говорят сравнительно мало (я имею в виду сравнительно с тем, о чем говорят так много). Но в речах, которые можно услышать (ибо нападки – это ведь не речь о христианстве), христианство нередко предстает как некая мягкая, почти бессильная форма любви. Всё это – любовь и любовь; наслаждайтесь собой и своей плотью и кровью, проводите хорошие или счастливые дни без забот, ибо Бог есть любовь и любовь – о строгости не должно быть и речи; все должно быть свободным и легким языком и природой любви. Однако при таком понимании любовь Бога легко превращается в сказочное и детское понятие, а образ Христа – в настолько пресный и слащавый, что кажется невозможным, что Он для иудеев соблазн, для еллинов безумие, то есть так, как учили христианству в нашем детстве.