Дела давно минувших дней (Повести)

— Ну, знаете ли… Тут нужен человек твердый, а это бесхребетный интеллигент, — ответил второй и засмеялся.

Невольно подслушанный разговор сначала так поразил Сережу, что он даже не догадался подбежать к забору и в щелку посмотреть, кто говорил.

“Как это можно быть бесхребетным? Что значит без хребта?”

Позднее Сережа выяснил, что выражение это образное, и ему иногда казалось, что оно очень подходит к отцу, особенно когда тот спорит с матерью. “Про маму бы ни за что не сказали, что она бесхребетная. Она и накричит, и прикажет, и ногой топнет, и нахлопает, когда рассердится”.

Рита пробормотала что-то во сне и засмеялась.

“А ведь папа хороший инженер”, — продолжал размышлять Сережа. Ему было хорошо известно, что князь Абамелек-Лазарев — хозяин копей — очень уважает и ценит отца.

Захотелось есть. Сережа вспомнил, что от обеда остались пирожки.

— Няня, я хочу кушать! — заявил он, когда та вернулась в детскую.

— Вот еще выдумал! Ночью-то!

— Няня, я тебе говорю, что хочу кушать! — настойчиво повторил Сережа. — Что, тебе жалко? Я же не твое прошу!

— Господи! Вот наказанье! Минуты покоя не дадут. Ну, поди возьми в буфете хлеба.

— Нет! От обеда пирожки остались!

— Ну, и пирожки в буфете. Сходи и возьми.

— Нет! Принеси сама. Ты за это жалованье получаешь! — капризным и злым тоном приказал Сережа.

Нянька посмотрела на мальчика, вздохнула и пошла за пирожками.

На душе у Сережи стало легче. Ему казалось что он отомстил за отца.

Вдоль домов и заборов была прорыта канава, а над ней на поперечных бревешках настланы деревянные тротуары. Сейчас доски засыпаны снегом и на их месте протоптана тропинка. Для двоих тропинка узка, и поэтому Камышин с Непомнящим шли по дороге.

Разговор не клеился. Несколько раз Георгий Сергеевич пытался завязать спор, но Непомнящий отделывался короткими замечаниями и умолкал.

— Неужели вы серьезно думаете, что сейчас, после такого разгрома, возможна серьезная работа, борьба? — начал инженер и, не дождавшись ответа, продолжал. — Я допускаю, что с большим риском вы наладите типографию. Но что она даст? Что печатать? Что и кому сейчас можно сказать? Есть такая пословица, и она как нельзя кстати подходит к создавшемуся сейчас положению. “Не до жиру, быть бы живу”. Настроение у рабочих сейчас подавленное. Я-то с ними встречаюсь ежедневно, и это мне хорошо известно. Они ничего не хотят: ни слушать, ни говорить. Теперь они поняли, что экономическая, да и политическая борьба должна вестись эволюционным путем. Медленно, от случая к случаю… так сказать, шаг за шагом. Большевистская тактика провалилась, и слишком дорого стоило нам это поражение. Я уверен, что подобной возможности история нам больше не предоставит. Такой подъем, такое стечение обстоятельств бывает в двести лет один раз.

— Скажите, господин инженер, — перебил его Непомнящий, — этой улицей мы выйдем к конторе?

Камышин повернул голову и с удивлением посмотрел на спутника. Вопрос никакого отношения не имел к его речи, и он не сразу понял, о чем спросил спутник.

— Я спрашиваю, эта улица выходит к конторе? — повторил свой вопрос Непомнящий.

— Да.

— А нельзя ли как-нибудь обойти?

— А почему? — удивится Камышин.

— Не хотелось бы мне там встретиться с одним человечком. С городовым! Он меня видел сегодня. Ну, и кто его знает… может, заприметил.

— Понимаю… — многозначительно промычал инженер — Ну, что ж… Давайте свернем. Правда, тут немного дальше.

Они свернули в первый переулок и долго шли молча. Настороженность Непомнящего, молчаливо сосредоточенный вид и этот обход передались Камышину и вернули инженера к действительности. Когда он затевал какую-нибудь беседу или спор, то быстро увлекался и забывал обо всем.

Так и сейчас. Знакомые улицы, ночь, тишина успокоили Георгия Сергеевича совсем, и ему стало казаться, что они и на самом деле идут на копи по вызову. А между тем опасность стояла за спиной, и забывать об этом не следовало. Случись что-нибудь, — и последствия будут самые ужасные.

— Да! Так о чем мы говорили? — немного погодя спросил инженер вполголоса.

— Это вы говорили!

— Совершенно верно. Говорю только я. Вы человек молчаливый. Трудно вас расшевелить…

— А собственно, о чем сейчас говорить? В пятом году наговорились досыта!

— Вот именно — досыта! — согласился инженер. — Говорили много, это верно.

Он поправил болтавшийся у него на груди шахтерский фонарь, поднял воротник шубы и, поглубже засунув руки в карманы, дал понять, что разговор он прекратил.

Домна, как маленький вулкан, то затухала, то разгоралась, выбрасывая красное пламя. Рядом с домной вытянулась кверху тонкая железная труба, над которой неподвижно висел красноватый от света домны столб дыма. Странно было сквозь него видеть звезды, — таким он казался плотным и прочным.

Выйдя из главного поселка и поднимаясь по дороге на Доменный угор, Камышин почувствовал, что опасность позади, и к нему снова вернулось хорошее настроение.