Дела давно минувших дней (Повести)

Маруся почувствовала угрозу в последней фразе и ждала “живодера” с ужасом. Кандыба с ехидной улыбочкой поглядывал па дверь и был сильно удивлен, когда увидел, что начальник вернулся без плети.

— Ну что, вспомнила? — мирно спросил пристав.

— Нет. Я не знаю… — еле слышно пролепетала девочка.

— Ну, хорошо. Я тебе помогу вспомнить. Хочешь, я сам угадаю… Кузька Кушелев!

— А кто тебе сказал? — вырвалось у Маруси.

И столько искреннего удивления было в этом восклицании, что пристав засмеялся.

— Ну, вот видишь! Я, милая моя, все знаю. От меня ничего не скроется.

Маруся растерялась. Откуда он мог об этом узнать? Никто их с Кузей не видел, она никому не говорила, и было это совсем недавно.

— Ну, а теперь скажи мне, Маруся: где он взял эти буквы?

— Не знаю.

— Опять не знаешь! Посмотри-ка мне в глаза.

— Он не сказывает, дяденька, — прошептала девочка, не решаясь поднять голову и взглянуть на пристава.

— Значит, не сказывает… Значит, он тебе не верит. Как же так?.. Как же так?.. — задумчиво произнес пристав и, вдруг повернувшись к околоточному, резко приказал:

— Кандыба, девчонку не выпускать до моего возвращения. Смотри, чтобы она не стирала надпись на руке.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие!

Затем пристав ушел в кабинет, оделся и, застегивая на ходу шинель, быстро вышел из участка.

7. У ИНЖЕНЕРА

Над обеденным столом уютно горит большая лампа под зеленым абажуром. Она подвешена к потолку на цепи. Кроме лампы, на цепи висит еще тяжелый шар с дыркой. Если залезть на стол и наклонить шар, из дырки посыплется мелкая дробь. Дробью можно заполнять пустоту в битке-бабке, которую называют свинчаткой, — от слова “свинец”. Шар уже наполовину пуст, но лампа еще держится, и никто, кроме няньки, даже не подозревает, что Сережа вот уже вторую весну, когда начинается игра в бабки, отсыпает дробь. Ну, а нянька не выдаст.

Напротив Сережи, едва касаясь коленями стула, лежит животом на столе кудрявая розовощекая девочка и держит в руках пучок красных бумажных полосок.

На столе лежат: разноцветная бумага, ножницы, клей, кедровые орехи, перемешанное со скорлупой, тарелка с водой, смятое полотенце. Нянька, сидящая сбоку, режет узкие полоски, а Сережа клеит цепь для елки. Цепь лежит уже на полу горкой, а конца работе не видно.

— А теперь красная… — говорит девочка и протягивает полоску.

— Нет, синяя, — с усмешкой отвечает мальчик и берет со стола полоску синего цвета.

— Ну вот, опять синяя… Няня, что он все синяя да синяя!..

— Ему видней, Ритуша. Пойдем-ка лучше спать.

— Нет… Я не хочу спать. Я когда сама захочу… — плаксиво тянет она, видя, что нянька положила ножницы и отодвигает бумагу. — Пускай тогда и Сережка идет спать.

— Он старше. Ему можно еще часок посидеть.

В это время в столовую вошел высокий мужчина с коротко подстриженной квадратной бородкой. Увидев его, девочка соскользнула со стула и бросилась навстречу.

— Папа пришел!

Инженер подхватил дочь на руки, нежно поцеловал в щеку и, устроившись к столу, посадил ее на колени.

— Папа, а Сережка мне не дает клеить, — вытянув нижнюю губу, пожаловалась она, разглаживая отцовскую бороду. — Я тоже умею…

— Ну да, умеешь ты… Она, папа, криво клеит и все перемазала… Посмотри, на что у нее похоже платье!

Отец взял руку девочки и шутливо продекламировал:

“Шаловливые ручонки,

Нет покоя мне от вас,

То и дело натворите

Вы каких-нибудь проказ…”

— Папа, ты не уходи… Я сейчас… — сказала Рита и, соскользнув с колен, убежала в спальню.

— Папа, а мама пришла? — спросил мальчик.

— Нет, Сережа, она осталась танцевать.

— А почему ты вернулся?

— Потому что соскучился без вас, — с грустью ответил отец. — К тому же танцевать я не умею.

Вернулась Рита и, забравшись на колени к отцу, снова начала разглаживать бороду на пробор. Откинувшись на спинку стула, Георгий Сергеевич Камышин закрыл глаза. Руки дочери приятно щекотали подбородок, и ему было тепло, уютно.

— Папа, ты спишь? — шепотом спросила девочка.

— Нет.

— Открой глаза.

Георгий Сергеевич исполнил просьбу дочери, но сейчас же опять закрыл их.

— Звонят! — сказала Рига.

Кухарка была отпущена в гости, и нянька, положив ножницы, отправилась в прихожую открывать. Через минуту инженер услышал, как она прошла в его кабинет, где топился камин.

“Кто же приходил?” — подумал он.

— Папа, на улице мороз? — взглянув на опущенную штору, сказал Сережа.

— Да. Крепкий мороз.

— А ты его видел? — неожиданно спросила Рита.

Георгий Сергеевич открыл глаза и с удивлением посмотрел на дочь.

— Кого видел, Ритуша?

— А деда Мороза?

— Ах, деда Мороза! Нет. К сожалению, не видел.

— Папа, расскажи что-нибудь! — попросил Сережа.

— Про колобок! — сейчас же подхватила девочка.

— Да ну тебя с колобком! Ты уж не маленькая. Нет, папа, ты лучше расскажи про настоящую жизнь, — предложил Сережа.

Эта необычная просьба сына удивила Георгия Сергеевича. Он внимательно посмотрел на сосредоточенное лицо мальчика и снова закрыл глаза.

““Рассказывать про жизнь”. Откуда у него такой странный вопрос?” — думал он.

Рита оставила бороду и, в ожидании рассказа, завозилась на коленях, устраиваясь поудобнее.