Дела давно минувших дней (Повести)

— За первыми другие идут, — вставил Васька.

— Не прорваться нам через такую силу. Мышь не проскочит, не то что человек.

Вихарев стоял, нахмурив брови. Безвыходных положений он не признавал. Всегда можно найти какой-нибудь хитроумный способ выбраться из любого положения.

— Чего там думать, надо биться! — промолвил Матвей.

— Конечно, сдаваться не станем, — сказал Мартынов. — Уж если суждено погибнуть, так с музыкой, чтоб небу жарко стало.

— Эх, неохота помирать, дядя Матвей. Я даже жениться не успел.

Время неумолимо шло. Кольцо вокруг сжималось, а Вихарев все не мог принять решения. Васька стоял рядом, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Ему давно не терпелось что-то сказать. Порывался несколько раз дернуть Вихарева за рукав куртки, но суровый вид командира пугал. Вихарев сам заметил нетерпение Васьки.

— Ты что, Вася?

Брови его еще больше сошлись к переносице. «Не сберегли мальчишку!» — подумал он, прислушиваясь к торопливому бормотанию маленького партизана.

— Товарищ командир, я вам что хотел сказать-то… Их много… видимо-невидимо… Они нас поубивают, если биться. Давайте лучше спрячемся… Они нас поищут, поищут, да и уйдут… Честное ленинское, лучше спрятаться.

— Куда спрятаться, Вася? Немцы кругом.

— А на деревья. Мы когда в лесу в финскую войну играли…

Словно молния озарила командира. Вот он, хитроумный выход из безвыходного положения. Дальше Вихарев не слушал. Он крепко обнял мальчика.

— Спасибо, золотая головка…

Партизаны с удивлением смотрели на командира. Что с ним такое случилось? Никак, начал прощаться перед смертью?

— Матвей! Живо к отряду. Всех на деревья. Понял? Выбирайте погуще, повыше. Прячьтесь. Когда весь отряд укроется, пошли посыльного сюда. Мы здесь попридержим, если не успеете. Бегом! Матвей, — уже вдогонку крикнул Вихарев, — предупреди всех: стрельбу не открывать. А если кто чихнет или что другое…

— Знаю, сам голову оторву, — на ходу ответил силач.

Переваливаясь с боку на бок, как медведь, он скрылся за деревьями.

Вихарев посмотрел на оставшихся бойцов. Лица у всех сияли, а больше всех у Васьки. Выход найден. Выход рискованный, опасный. Спрятать полтораста человек на деревьях — сложное дело, но на войне без риска нельзя. Заметив улыбающегося мальчика, Вихарев спохватился.

— Ах, забыл… Вася, беги за Матвеем, скажи ему, что он за меня остается командиром. Сам тоже не возвращайся. Спрячься где-нибудь повыше и сиди, как сыч, до вечера. Беги скорей.

Всем было понятно, что командир отослал Ваську без надобности, желая сохранить мальчику жизнь. Оставшаяся группа должна погибнуть, задерживая продвижение немцев до тех пор, пока основное ядро отряда не спрячется. Все это понимали, но никому и в голову не пришло пожалеть о своей участи. Наоборот, грудью встретить врага, до последней капли крови биться, спасая жизнь сотни товарищей, — что может быть почетней. Такой ролью можно гордиться, прочитал Вихарев в глазах своих товарищей.

Васька полетел стрелой, как на пружинах перепрыгивая через упавшие мохнатые деревья, ловко увертывался от встречных стволов.

— …Выбирай себе дерево матерое, повыше да погуще. Сидеть не дыша, так вашу так. Как на лабазе, пока сигнала не будет, — заканчивал Матвей объяснять задачу. — Кто спрятаться не успеет, идет в лагерь к раненым… И чтоб через десять минут все на вершинках сидели, так вашу так… Не погибать же из-за вас командиру.

Партизаны рассыпались по лесу в поисках надежного убежища. Кое-кто начал сразу карабкаться на ближайшие деревья.

— По одному, по одному… так вашу так, — возбужденно крикнул рыжий силач, заметив, что два партизана обхватили с разных сторон одну громадную сосну.

Запыхавшийся Васька передал приказание командира.

— Ладно. Выбирай себе, Вася, сосенку повыше.

— Я-то залезу, дядя Матвей… Ты бы лучше…

— Я должен последний… Смотри ты, какая тяжесть…

Матвей побежал к пожилому крестьянину, который никак не мог вскарабкаться на дерево. Ногти у него были уже в крови.

— Ну чего ты, Терентий?

— Погибать мне, видно… Не залезть с такой тяжестью, Матвей, — слезливо пожаловался партизан.

— Не залезть… Тяжесть! — передразнил Матвей. — Эх, ты, тютя… Зад отрастил, вот и тяжесть… В голове-то смекалки нет. Веревку еще имеет на кой-то леший.

Матвей сдернул веревку с пояса запасливого колхозника. Обмотал один конец вокруг толстого ствола вместе с партизаном. Оставшийся конец, несмотря на протесты хозяина, отрезал кинжалом.

— Ну, лезь! Спиной наваливайся на веревку, ногами толкайся. Учить вас надо. Руками-то передвигай веревку, сама не полезет… Эх, ты… погиба-ать!

Прихватив отрезанную веревку, Матвей побежал дальше. Легко забраться на дерево размером не толще телеграфного столба, а если оно такое, что только троим обхватить? Как тут быть? Нужна особая сноровка, чтобы, цепляясь ногами и руками за выступы коры, добраться до первых сучков. Дальше просто. Молодежь уже поднялась метров на пять над землей. Один из партизан-комсомольцев выбрал тонкое дерево, долез до сучков и как по лесенке поднимался наверх.

— Михайлов! Михайлов! — крикнул Матвей. — Слезай к чертовой матери. Куда ты полез… недомерок…