Декстер в деле

— Значит, он, конечно, знает. Следовательно… — Чатски замолчал на полуслове — очень вежливо! — и выудил откуда-то свой телефон, из тех, знаете, огромных, с увеличенным экраном. Придерживая телефон на столе с помощью крюка, он принялся быстро тыкать пальцем в клавиатуру, бормоча при этом сквозь зубы: «Черт… вот так… ага», — и все такое прочее, весьма осмысленное.

С моего места было видно, что на экране телефона загружена страничка «Гугл».

— Есть! — наконец объявил Чатски.

— Что?

Он улыбнулся, явно довольный собственной сообразительностью.

— Кубинцы обожают устраивать всякие фестивали. Ну, чтобы показать, как у них все классно и свободно. Вот вроде такого!

И подтолкнул свой телефон через стол ко мне.

Я вгляделся в экран и прочел:

— Festival Internacional de Artes Multimedia [28].

— Начинается через три дня, — сообщил мне Чатски. — Что бы они там ни вытворяли, хоть фильмы на стене, хоть что угодно, копам прикажут не мешать. До окончания фестиваля.

— И журналисты съедутся, — проговорил я, — со всего мира. Идеально.

В самом деле, у Вайсса будет отличная возможность подготовить свой кошмарный проект, а затем привлечь столь желанное ему внимание, — просто праздник какой-то! Вот только мне это ничего хорошего не сулило. Тем более что враг понимал: я никак не попаду на Кубу, чтобы его остановить.

— Ладно, — произнес Чатски. — Может, и есть в этом смысл… Но с чего ты взял, что он туда поедет?

К несчастью, справедливый вопрос. Во-первых, так ли уж я сам уверен? Осторожно, стараясь, чтобы Чатски ничего не почувствовал, я молча сверился с Темным Пассажиром. «Уверены ли мы?» — спросил я его.

«О да! — Он осклабился острозубой ухмылкой. — Еще как уверены!»

Ладно, значит, Вайсс отправится на Кубу и продемонстрирует там Декстера. Но мне требовалось нечто более убедительное, чем молчаливая уверенность. А какие у меня доказательства, помимо рисунков, которые, возможно, и в суде не стали бы рассматривать? Конечно, рисунки довольно интересные — к примеру, картинка с шестигрудой женщиной буквально засела у меня в голове…

Я вспомнил этот рисунок, и тут в прорезь звякнула очень большая монета.

Между страниц там лежал еще один листок бумаги. Расписание рейсов из Гаваны в Мехико.

На всякий случай — если придется срочно смываться. Если вы — ну просто гипотетически — только что разбросали несколько странных трупов в окрестностях самой дорогой гостиницы города.

Я полез в блокнот, выудил листок с расписанием и выложил на стол перед Чатски.

— Обязательно поедет!

Чатски взял листок, развернул и прочел:

— Авиакомпания «Кубана».

— Из Гаваны в Мехико, — вставил я. — Чтобы сделать что задумал и смыться по-быстрому.

— Возможно. Да, возможно…

Он склонил голову набок и задумчиво посмотрел на меня:

— Есть у тебя предчувствие?

Если честно, предчувствовал я обычно только приближение обеда. Но ради Чатски я раздвинул границы воcприятия, подключил своего Пассажира и почувствовал, что сомневаться не в чем.

— Поедет, точно, — подтвердил я вслух.

Чатски нахмурился и снова посмотрел на рисунок.

— Да-да… — Он поднял голову, подвинул расписание ко мне и потребовал: — Идем, с Деборой поговорим!

Моя сестра смотрела в окно (хотя с кровати ей, кажется, ничего не было видно), а по телевизору мелькали картинки нереального веселья. Вот только Дебс не обращала внимания на радостную музыку и восторженные вскрики, доносившиеся из телика. На самом деле, если судить исключительно по выражению ее лица, можно было подумать, что она вообще никогда в жизни не веселилась и начинать не собиралась. Когда мы вошли, она равнодушно окинула нас взглядом, узнала и сразу же отвернулась обратно к окну.

— Не в настроении, — прошептал мне Чатски. — Такое иногда случается после ножевых ранений.

Судя по шрамам на его лице и по всему телу, Чатски знал, о чем говорит, так что я лишь кивнул и приблизился к Деборе.

— Привет! — воскликнул я с наигранной жизнерадостностью, которую положено демонстрировать у постели больного.

Она повернула голову: безжизненное лицо, глубокая пустота в глазах — словно отражение ее отца, Гарри. Я уже видел такой взгляд прежде, из синей глубины поднялось воспоминание…

Гарри умирал. Странное для всех нас зрелище — поверженный Супермен. Он ведь должен быть выше человеческих слабостей. Но последние полтора года он умирал, очень медленно, приступами, и вот приблизился к финишной черте. Он лежал в хосписе, и медсестра задумала ему помочь. Она специально стала вкалывать все больше обезболивающего, доводя до смертельной дозировки, и впитывала умирание Гарри, наслаждалась тем, как он тает. Отец догадался и рассказал мне. О, счастье! Какое блаженство! Гарри разрешил мне сделать эту медсестру своей первой человеческой игрушкой, первой жертвой, которую я увлек с собой на Темную Игровую Площадку.

И я это сделал. Мне досталось несколько часов чуда, открытий и восторга, прежде чем Первая Медсестра повторила путь всего тленного. Наутро я отправился с отчетом в хоспис, к Гарри, переполненный алмазной темнотой от случившегося.