Декалогия

Словно вырвавшись из объятий уродливой ведьмы, колдовством заманившей богатыря в свое лоно, Нестор с брезгливостью и отвращением осознал, с кем жил эти годы. Он видел это и раньше, замечал в каждой мелочи её истинное существо, полное ненависти и бессмысленной жестокости. Она как маленький озлобившийся ребенок била людей в самые больные места, с поразительной прозорливостью различала их слабости, заветные тайны, беспечно оглашала их, играла ими, разжигая раздоры и пожарища в которых со стыда гибли многие неосторожно доверившиеся ей. Она наслаждалась этим. Сколько раз Нестору приходилось выслушивать неприятные отзывы о жене, сколько раз подвергался он яростным нападкам людей, чью жизнь и семьи она разрушала. И если еще пять лет назад она осознавала свои поступки, осуществляла их с удивительной расчетливостью, играла судьбами людей с коварством и аккуратностью опытной интриганки, никогда не злоупотреблявшей своим даром и не переходящей границ, то сейчас, словно свихнувшись от скуки в глухой, богом забытой деревне, она получала удовольствие в самоунижении; и чем откровенней была её подлость, чем больше негодования поднималось в сердцах сторожил, тем радостней она себя чувствовала. Становилось очевидно, что к нравственному помешательству примешивалось помешательство душевное, и чем дальше, тем безнадежней выглядела ситуация.

Нестор начинал прозревать. Он словно дикий лев, позорно запертый в клетке, метался по маленькой избе, срывая зло на стенах и мебели, разбивая в кровь кулаки. Он знал, что сам запер себя здесь, решив однажды обуздать эту женщину, молившую взглядом о помощи, умевшую выглядеть беззащитной, но властной; обворожительно красивой, но неприступной; развратной и одновременно чистой; способную так хорошо лицемерить, что, казалось, не было на свете человека более честного и безобидного, чем она. Будто волшебница Цирцея, она превращала гордых и своевольных героев в жалких домашних животных, безропотно прислуживающих её прихоти. Она брала себе в рабство самых лучших и только те, которые уже до встречи с нею были животными, избегали этой участи.

Впервые Нестор её увидел в деревенском клубе с каким-то парнем из города, который привез её погостить к своим родственникам, хотя со стороны казалось совсем наоборот. Потом этот парень больше не показывался в клубе, а Мария стала там королевой. Она очаровала всех своим тонким кокетством, она одаривала вниманием людей даже самых ничтожных и те, что прежде мнили себя хозяевами, расстилались перед нею, как коврики, ничуть не брезгуя соседством тех, кого они раньше ни во что не ставили. Все отдавались её своеволию.

Нестор чувствовал, что опять потерял мысль; он видел, что Мария, как бомба разорвалась в их деревне, наводя смуту и хаос даже в самых безупречных семьях. Женщины безудержно завидовали ей и ненавидели, мужчины о ней безнадежно грезили, но почему, этого Нестор понять не мог.

Он вспомнил момент, с которого начались их отношения: они встретились на берегу речки, и Мария попросила перенести её на другой берег, ибо боялась застудить ноги. Нестор был в восторге от такой просьбы, нежно взял её на руки и медленно пошел через брод. Но, неудачно наступив на какой-то камень и потеряв равновесие, он уронил свою соблазнительную ношу в ледяную воду; и вот, собираясь провалиться сквозь землю от стыда и позора, он с удивлением обнаружил на её мокром, довольном лице благодарность вместо гнева и тут же нечеловеческими усилиями в несколько минут разжег на берегу большой костер, чтобы его русалка могла согреться. Быть может именно эта улыбка, которую он увидел на её лице в момент, когда на нем должно быть изображено совсем иное чувство, быть может эта иллюзия всепрощающей доброй любви покорила его сердце? Мария тогда дала почувствовать Нестору его силу, его способность совершить нечто невероятное, – и, в том числе, способность завоевать сердце самой желанной девушки в округе.

Они просидели у костра до поздней ночи, на одном бревне, которое Нестор выволок из зарослей ивняка и укрыл своей рубашкой, чтобы не испачкалось платье владычицы сердец. Она рассказывала ему о своей жизни, настолько фантастической и чудовищной, что у нормального человека волосы встали бы дыбом, а сердце переполнилось отвращением. Но только не у Нестора. Он сидел в головокружительной близости от её высыхающих колен, четко очертанной груди, прикасался щекой к завившимся тонким локонам, а запястьем к коже на её руке. Он ничего не слышал, кроме сладкой музыки, кроме страшно колотившегося сердца и жалостливой, молящей интонации её голоса. Она отдавала свою судьбу в его руки. Разумеется, после этой ночи Нестор готов был горы свернуть, не то что расписаться в сельсовете.