Действующие лица и исполнители

Зина произнесла эту фразу так, что директор и секретарь комитета сразу вспомнили ее. И даже вздрогнули: им показалось, что они услышали голос Патова.

— Слово «детство» звучит как нечто глубоко отрицательное в устах… режиссера детского театра! — Зина изумленно пожала плечами. И наконец села.

А Иван Максимович, наоборот, встал, протиснулся между столом и креслом и своей тяжеловатой, неуклюжей походкой подошел к Зине…

Много лет назад, когда он начинал работать в театре, его предупреждали, что актеры — сложные люди. «Преувеличивают!» — думал он, потому что как зритель получал от театра одно только удовольствие. Но потом оказалось, что предупреждавшие его друзья не преувеличивали. Пожалуй, даже преуменьшали. Сложнее всего было с теми актерами, которых Иван Максимович особенно ценил. «В жизни всегда трудней с теми, кого любишь!» — сделав это открытие, директор нашел для своих неприятностей теоретическое обоснование. Оно помогало ему обретать терпение и аргументы.

— Я знаю, что Николай Николаевич очень любит своих детей, — сказал Иван Максимович. — У него в кабинете под стеклом вся их биография в фотографиях. Ты видала?

— Я видел, — ответил Костя.

— Значит, он вовсе не равнодушен к детям! Вот у меня под стеклом нет фотографий… моего Алеши…

— И о чем это говорит? — спросила Зина.

— Может быть, ни о чем. Но все-таки… Я хочу, чтобы ты была справедлива. За этот год мы поставили три спектакля.

— Возобновили старые работы Петра Васильевича. Сделали это сами актеры. А помогал ассистент режиссера.

— Но Николай Николаевич каждый раз объяснял ему творческую задачу. Делал поправки, замечания.

— И не принял ни одной новой пьесы! Учтите, что Тонечка Гориловская переписывается со всеми драматургами нашей страны. Николай Николаевич прочитал то, что она ему предложила, и в каждой пьесе нашел непоправимые просчеты и недостатки. Теперь многие из Тонечкиных пьес с успехом идут в других театрах.

— Ну что же, он ищет… Пойми: он должен сказать свое слово, а не просто продолжить то, что прекрасно говорил зрителям Петр Васильевич. Фактически он должен вступить с Петром Васильевичем в соревнование. А это нелегко! Прости меня за громкие фразы, но я должен доказать тебе. Ты простишь меня, а?

— Прощу.

— Так вот… Он стремился создать в театре атмосферу, которая необходима именно ему, для его творчества. Теперь эта атмосфера, по-моему, создана.

— Дело — за творчеством! — отрезала Зина.

— Может быть, и вы, Иван Максимович, придете на комитет? — предложил Костя.

— Не надо… Пусть от имени стариков будет один Николай Николаевич. Я думаю, что ваш замысел очень устроит его: Шекспир, классика!… Коллектив надеется на него. Ждет. И ты, Зиночка, не убивай, пожалуйста, эту надежду… на завтрашнем комитете.

— Посмотрим, — сказала Зина.

Выйдя в фойе, она с сожалением взглянула на Костю:

— Я вижу, ты только в сказках бываешь зубастым.

— Чтобы найти с человеком общий язык, не обязательно показывать ему свои зубы, — мрачно сформулировал Костя.

* * *

На комитете Зина не выступала. Да и вообще, кроме Николая Николаевича, там, по сути дела, не выступал никто.

Только вначале Костя рассказал про анкету, продемонстрировал последний номер областной комсомольской газеты с заголовком на полполосы: «Зритель проголосовал за любовь». И познакомил главного режиссера с замыслом комсомольцев.

Николай Николаевич поддержал его сразу, не задумавшись ни на минуту. Он поправил свои манжеты, поднялся и протянул руки навстречу членам комитета, словно хотел заключить их в объятия.

— Это прекраснейшая идея! Именно такой спектакль может стать визитной карточкой молодежи нашего театра. И вот интересно: Шекспир написал эту трагедию тоже будучи молодым. Это одно из ранних его творений. — Николай Николаевич сел и задумался. — Мы говорим, что сегодняшние дети «раньше взрослеют». Смешно! Лермонтов написал «Маскарад» в двадцатилетнем возрасте. Добролюбов — философ! — в двадцать пять уже умер. Писарев в двадцать семь уже утонул… Джульетте не было и четырнадцати! А современные дети «раньше взрослеют». Смешно…

Зина давно заметила, что современные дети раздражали главного режиссера. Он не прощал им ничего: ни громкого смеха, ни оброненного в зале номерка, ни странного, как ему казалось, стремления обязательно осмотреть в фойе фотографии, а некоторые потрогать руками, обязательно попить фруктовую воду в буфете, обязательно сходить в туалет.

— Мне кажется, что спектакль для них вовсе не самое главное, — сказал он однажды Зине.

— Вы были ребенком? — спросила она его. Николай Николаевич задумался, словно бы вспоминая.

— Таким не был, — ответил он. — А эта их манера заглядывать в зал до звонка?

Когда Николай Николаевич погоревал на комитете о том, что современные дети взрослеют не так уж рано, Зина сказала:

— И правильно делают. Куда торопиться?

— И все же чем скорей они приобщатся к большим философским мыслям и большим человеческим переживаниям, даже страстям, тем будет лучше! — воскликнул Николай Николаевич. — Тем скорее они станут людьми!…