Деяние XII

Руслан принес из холодильника сморщенные яблоки, несколько варёных яиц и плавленый сырок. Возвращаясь, заметил, что Рудик внимательно разглядывает книжную полку, и вспомнил, что тот всегда так делал, когда приходил к нему.

— Помянем твою мамку сначала…

Молча выпили по стопке, закусили. Разговор Руслану начинать не хотелось.

— Ну, как жизнь? — закуривая, спросил снисходительно Рудик. Тон его подразумевал, что ничего интересного за это время с Русланом произойти не могло. Пачку "Кента" бросил на стол, небрежным жестом предложив угощаться.

— Так. Всяко, — выдавил Руслан и взял сигарету.

— Неприятности? — быстро спросил Рудик.

Руслан вздрогнул — приятель этот никогда не отличался особым чутьем на его состояния. Тут было другое: он что-то знал. Хотя… Откуда бы?..

Рудик вновь наполнил стопки.

— Теперь — за тебя! Расти красивый и с большим!

Руслан несколько раз заметил, как Рудик бросал взгляд на портрет матери над письменным столом. Отец сфотографировал смеющуюся Асию где-то на летней природе, босой, в легком платьице повыше круглых коленей. Глаза Рудика при взгляде на неё маслились, мягкие губы увлажнялись. Руслана передергивало от отвращения. Не выдержав, ушёл в туалет.

Когда вернулся, стопки были опять наполнены, а Рудик, развалясь в кресле, жевал яблоко. Вид его Руслану чем-то очень не понравился — тот всё время отводил взгляд. Повеяло чем-то нехорошим… Садясь, Руслан в первый раз по-настоящему задумался, кто этот человек, так ловко втёршийся в его жизнь.

Но виски действовало. В ушах приятно шумело, и, в общем, Рудик представал не таким уж одиозным персонажем. Ну, пидор, ну, стукач… А как же ему не быть стукачом, раз он пидор?.. И если стукач, значит, пидор и есть… Под эти успокоительные силлогизмы Руслан опрокинул последнюю стопку, в процессе поймав на себе колючий, но при этом почему-то испуганный взгляд Рудика.

Эффект ударил сразу — у Руслана появилось ощущение, что его стремительно раскручивают. Почувствовал жуткую тошноту и попытался выбросить из себя принятую стопку. Но тошнота никак не переходила во рвоту.

"Б…дь! Подсыпал! — хаотично вспыхивали мысли. — Сейчас отрублюсь, а он вы…т! Сука!"

Он хотел вскочить с кресла и ударить неподвижного Рудика, но понял, что тело ему не повинуется.

…Уже очень давно, от самого детства, не посещал его этот томительный кошмар. Среди ночи он вскакивал с постели от безликого ужаса с воплем, в котором не было ничего детского и вообще мало человеческого: "Не переворачивайте! Переверните назад! Пожалуйста!" Он знал, что висит вниз головой в пустоте, и что помимо этой пустоты нет ничего. Мог делать что угодно: вскочить с кровати, кричать, бегать, хвататься за людей и предметы, но всё это было бессмысленно — завис где-то, где отсутствовало время и пространство. Самое страшное, что сам состоял из пустоты. Более того — был ещё ничтожнее пустоты, всего лишь её безымянным видением, трижды несуществующим. Невозможность подвергнуть небытие хоть какому-то изменению была безнадежнее биения мошки о крепостную стену. Отчаяние накрывало его погибельной волной, в которой он мог лишь беспомощно вопить.

Но где-то рождался свет. Постепенно понимал, что свет идет сверху. Значит, есть верх. Сразу после этого ощущал под ногами твердь и осознавал, что уже не висит в нигде. Свет был спокойный и добрый, как у ночника, только куда сильнее. Значит, есть покой и добро. Это немного успокаивало, он даже вспоминал своё имя. И тогда рядом с ним оказывался некто, кого он называл Прекрасным человеком. Руслан никак не мог запомнить его беспредельно красивое лицо, помнил лишь одежды — длинные, трепещущие, яркие, как огонь. И зелёную ветку в руке. Человек поднимал её, и они оказывались в роскошном саду, среди цветов и добрых зверей, человек говорил что-то важное и приятное, но что — Руслан всегда забывал. Здесь засыпал, спокойно и крепко, как надлежит ребенку.

А сейчас от ласкового и печального взгляда Прекрасного человека проснулся.

Рот был сведен гнусной сладковатой сухостью, голова продолжала замедленно, но тошнотворно вращаться, тело было неподъемно. Не раскрывая глаз, попытался сообразить, каким образом достиг такого состояния. Вспомнил Рудика. "Нажрались", — простонал мысленно. Возникло отвращение от перспективы идти с такого бодуна в школу, но тут ударила жгучая мысль, что всё куда хуже, очень, очень плохо. Вспомнил, как отключился, в панике прислушался к своему телу, ища признаки насилия. Какие они должны быть, толком не знал. Единственное, что понял — полностью одет, что немного успокоило. Он всё ещё, похоже, был в кресле. Слегка пошевелился. Вспыхнувшая в голове боль расползлась по всему существу.

С трудом сглотнул, чтобы разлепить рот. Открыл глаза. Полутемная комната предстала в затейливом ракурсе — как-то наперекосяк. Привычный беспорядок при этом приобрел черты апокалиптически зловещие. В лиловых тенях пол почти сливался с потолком, из окна сочился гнойный свет уличного фонаря. Все ещё стояла ночь.