— Ну, это не проблема, — заявил наш повелитель. — Я вообще сморкаюсь пальцами!
Пока Септивий читал отрывки из «Одиссеи», Федерико предложил мне сыграть в триктрак. Время от времени герцог поднимал голову и спрашивал что-то вроде:
— Кого превратили в свиней?
— Цирцея превратила людей Еврилоха в свиней.
— Почему?
— Потому что она ненавидела мужчин.
— А где был Одиссей?
— Возле корабля.
— Какого корабля?
— Того, на котором они уплыли от лестригонов… Вернее, от Эола… или от феаков…
— Неудивительно, что у меня в голове все перепуталось, — буркнул Федерико. — Читай сначала.
— С самого начала? — взвизгнул Септивий.
— Откуда же еще?
Поскольку мне было трудно следить за тонким голосом Септивия, повествующим о путешествиях Одиссея либо читающим Данте, я раскачивался взад-вперед, подпрыгивая на дорожных камнях под шум дождя, тихо барабанившего в крышу кареты. Порой Федерико засыпал, иногда я задремывал сам, а подчас и Септивий, прямо во время чтения, начинал сонно похрапывать.
И только после того как Септивий сказал, что Беатриче было всего четырнадцать лет, когда Данте влюбился в нее, я подумал о Миранде. Полюбила ли она другого? Принимает ли она мое зелье? А может, она забеременела? Я так затосковал о ней, что обратился к герцогу:
— Ваша светлость! Я премного благодарен вам за ту честь, что вы мне оказали. Как вы знаете, мое единственное желание — преданно служить вам, как повелел мне Господь.
— Я всегда вижу, когда от меня чего-то хотят, — фыркнул Федерико. — Меня при этом превозносят как самого Иисуса Христа. Но ты, Уго? Ты меня разочаровываешь.
— Если я о чем-то и прошу вас, то лишь из усердия.
— О чем же ты просишь?
— Как дегустатор я могу быть полезен вашей светлости дважды в день. А если бы я стал придворным, то служил бы вам каждую минуту.
— Но что ты будешь делать? — спросил Федерико. — Пьеро — мой врач, Бернардо — астролог, Чекки — главный распорядитель, Септивий — писец и учитель.
— Я мог бы помогать Чекки…
— Ему не нужна никакая помощь. А кроме того, — нахмурился герцог, — кто будет моим дегустатором?
— Я кого-нибудь подготовлю. Это не так уж…
— Нет! — рассмеялся Федерико. — Tu sei il mio gastratore [50]. И ты всегда будешь моим дегустатором. Я больше слышать об этом не хочу!
— Но, ваша светлость…
— Нет, — сказал он.
Я никак не мог остановиться и через минуту начал снова:
— Ваша светлость…
— Нет! — рявкнул он. — Оставь меня в покое!
Больше меня в его карету не приглашали.
Мы только что проехали деревню Арраджо, к югу от Болоньи. Холмы заволокла туманная дымка, в воздухе пахло дождем. Ветер качал деревья, срывая с них красную и коричневую листву. Мне под ноги падали каштаны в зеленой колючей броне. По ту сторону долины на холмы взбиралась отара овец. Пастух обнимал под деревом девушку. «Пускай Микеланджело получит свою тысячу флоринов, — подумалось мне, — а я хочу только одного: жить здесь на маленькой ферме с отарой овец и моей Еленой. Я буду любить ее и заботиться о ней. Мы будем вместе спать ночами и вместе просыпаться по утрам». Вот такой обет я дал Елене, самому себе и Богу и скрепил его, вырезав на дереве наши имена.
Когда мы достигли долины Корсоли, было холодно и шел дождь, но, увидев острые вершины гор, кучки деревьев, похожих издали на кочаны брокколи, дворец, маячивший надгробным памятником в тумане, я так обрадовался, что поцеловал землю, благодаря Господа за то, что мы благополучно вернулись домой. В соборе зазвонили колокола. Мы запели, чтобы прогнать усталость, нам навстречу выбежали мальчишки. Стоило обозу въехать в город, как его окружила толпа жен, мужей и ребятни. Я подумал: «Где же Миранда?» — и вдруг, когда я поднимался по Лестнице Плача, из толпы выбежала женщина и бросилась мне на шею с криком:
— Babbo! Babbo!
Какое счастье вновь почувствовать ее в своих объятиях!
— Моя Миранда! Моя Миранда!
Я смотрел на нее и не узнавал. Волосы, убранные под шапочку, открывали изящную лебединую шею. В ушах болтались сережки, на мягкой белой груди покоилось ожерелье. Когда я расстался с ней, она была девчонкой, а теперь передо мной стояла настоящая женщина!
— Это твоя зазноба? — раздался голос за спиной.
Я повернулся и увидел Федерико. Карета остановилась, и он смотрел через окошко на нас.
— Нет, ваша светлость. — Я поклонился. — Это моя дочь Миранда.
Федерико уставился на нее так, что я невольно поежился. Миранда покраснела, склонила голову и промолвила:
— Добро пожаловать в Корсоли, ваша светлость! Каждый день без вас был словно лето без урожая.
Федерико вздернул бровь.
— Ты слышал, Септивий?
Септивий высунул голову в окошко.
— Лето без урожая, — повторил Федерико. — Запиши! Мне это нравится.
Карета покатила дальше. Я взял Миранду за руку, и мы пошли в замок. Когда Федерико вылез из кареты, я увидел, что он обернулся, как бы пытаясь найти нас взглядом.