Deep Utopia: Life and Meaning in a Solved World

Во многих отношениях мы сейчас живем в Золотом веке, или в Кокейне, или в Авалоне, Счастливом охотничьем угодье, Земле предков, Острове блаженных, Цветущем персиковом источнике, Большой скале Конфетной горы. "Мы" здесь, конечно, не включает в себя те сотни миллионов людей, которые до сих пор живут в крайней нищете, а также подавляющее большинство сельскохозяйственных и диких животных. Но если мы используем термин "мы" для обозначения людей в этой комнате (мы, счастливые немногие), то, кажется, будет справедливо сказать, что с нашими переполненными холодильниками и круглосуточными службами доставки мы на самом деле достигли довольно хорошего приближения к жареным свиньям, разгуливающим по улицам, и вареным рыбам, прыгающим к нашим ногам. Мы также добились вечной весны - по крайней мере, в наших кондиционированных зданиях и транспортных средствах. Фонтан молодости еще предстоит найти, но болезни значительно сократились, а продолжительность жизни увеличилась. Кроме того, я знаю, что если кто-то хочет посмотреть на женские попки, в том числе на попки явных монахинь, то поиск в Интернете не разочарует.

Тем не менее, мы по-прежнему много работаем. Наша работа в целом менее изнурительна, чем у средневековых крестьян, но все же немного удивительно, что мы продолжаем работать столько часов, сколько работаем.

Предсказание Кейнса

Это утопическое видение Кокейна предвосхищает концепцию прогресса, которую мы находим в современной экономике. В последней идеал выражается более абстрактным лексиконом "производительности", "дохода" и "потребления", а не колбасными изделиями. Но основная идея счастья через изобилие остается прежней.

Так что это может быть хорошим местом для начала нашего исследования - рассмотреть землю и ее ограничения в бинокль экономики и эволюции; а завтра мы также рассмотрим некоторые конечные технологические ограничения. Но я хочу сказать, что, если вы останетесь на весь цикл лекций, вы обнаружите, что направление нашего исследования будет постепенно меняться. Мы спустимся от внешних перспектив и холодных абстракций мрачных наук в долины, где получим более гуманистический и внутренний взгляд на проблемы глубокой избыточности. И он снова изменится, когда мы начнем углубляться в философскую мантию, пытаясь добраться до ядра - ядра наших ценностей, сердца проблемы утопии.

Так что держитесь!

Возможно, я мог бы подробнее рассказать о том, что именно я подразумеваю под проблемой утопии и как планирую к ней подойти. Но я думаю, что будет лучше, если мы просто перейдем к делу, и мы сможем разобраться с любыми дефиниционными или аргументативно-структурными вопросами по мере их возникновения.

Знаменитый экономист Джон Мейнард Кейнс рассматривал цель материального изобилия в своем широко известном эссе "Экономические возможности для наших внуков". В эссе, опубликованном в 1930 году, утверждается, что человечество находится на пути к решению своей "экономической проблемы". Кейнс предсказал, что к 2030 году накопленные сбережения и технический прогресс увеличат производительность труда по сравнению с его временем от четырех до восьми раз. Такой резкий рост производительности труда позволит удовлетворять человеческие потребности с гораздо меньшими затратами, и, как следствие, средняя продолжительность рабочей недели сократится до 15 часов. Такая перспектива обеспокоила Кейнса. Он опасался, что избыток свободного времени приведет к своего рода коллективному нервному срыву, поскольку люди будут сходить с ума, не зная, чем занять все свое свободное время.

По мере приближения к 2030 году первая часть предсказания Кейнса подтверждается. Производительность труда с 1930 года выросла более чем в пять раз, а ВВП на душу населения - более чем в семь раз. Таким образом, за час работы мы получаем гораздо больше, чем наши прабабушки и прадедушки.

Вторая часть предсказания Кейнса, с другой стороны, похоже, не оправдается, если экстраполировать тенденции. Несмотря на то, что за последние девяносто с лишним лет продолжительность рабочего дня значительно сократилась, мы еще не приблизились к 15-часовой рабочей неделе, которую ожидал Кейнс. С 1930 года типичная рабочая неделя сократилась примерно на четверть, до 36 часов. Доля нашей жизни, проведенной на работе, сократилась несколько сильнее: мы позже вступаем в ряды рабочей силы, дольше живем после выхода на пенсию и берем больше отпусков. Да и работа у нас в среднем менее напряженная. Однако в большинстве своем мы используем возросшую производительность труда не для отдыха, а для потребления. Жадность одержала победу над ленью.