Деды и прадеды

Клюка пробила бумажную обертку, и резкая вонь распространилась по комнатушке — горелый волос, что-то ещё мерзкое, грязное, невыносимо противное.

— Так, мамо, це воно! Так, обережно! — шепнула Серафима, глядя на находку Текли.

Текля быстро пошла к Васе, не глядя на его оторопь, взяла из его рук узелок, развязала, достала бутылку, зубами открыла пробку и плеснула на этот комок. За стенкой закричали. Текля недобро улыбнулась, её приветливое лицо стало очень сосредоточенным, глаза вспыхнули каким-то безумным прищуром.

— У синього моря,
На бiлому камнi,
Красна панна сидiла,
Чорну книгу читала…

Опять вскрик за стенкой, а Текля, прибавив света в пятилинейке, продолжала читать свои сказочки, заворачивая кочергой комок в простынь, поливая всё это водой.

— Сынок, принеси совок, — попросила она ошалевшего Васю, открыла дверцу печи, разворошила прогоревшие угли, подбросила туда приготовленной щепы, раздула огонь и быстро положила свёрток прямо в загудевшее пламя.

Опять ссутулившись и как-то снова уменьшившись в размерах, Текля подошла к Серафиме, взяла Зосечку на руки:

— Ну що, дитина, просинайся, ргдненька, просинайся, треба щось покти, ми для тебе багато чого смачного принесли! — и с улыбкой посмотрела в глазки проснувшейся внучки.

* * *

Через пару часов, сырым утром, на огороде у Добровских горел яркий костер. Поднявшийся ветерок гнал дым прочь, в ярком пляшущем огне горели одеяла, подушки, одежда, всё, что так беспощадно порвала Текля. Вася время от времени плескал керосином в огонь, и тогда пламя с гулом подпрыгивало, съедая очередную тряпку.

К вечеру Зосечка и Тасечка поправились. А Вася пошёл к матери. Что он говорил Ульяне — неизвестно, но крик стоял великий. А потом, вернувшись, он рассказал, что Христина слегла.

* * *

Ещё через два дня приехали Гнат и Зиновий Томашевские.

Они помогли выйти Христине, подняли её на подводу, придерживая за перевязанные плечи. Ульяна вынесла кожухи, стараясь потеплее укрыть тётку. Христина была спокойна и тиха, её серо-лиловые покусанные губы что-то беззвучно шептали, а левой рукой она растирала правую отнявшуюся руку.

Подвода медленно выехала из двора. Гнат закрыл покрытые зеленоватым мхом старинные дубовые ворота, посечённые пулями.

Поднимался новый день.

Морось висела в воздухе, густо сея влагу на землю. Одуряющие запахи пробивающейся зелени, оттаявшей земли, просыпавшейся природы, влажный туман сделали видимым каждое движение весны.

Ульяна стояла у раскрытой калитки, держась за сердце. Она провожала глазами удалявшуюся подводу, думая о том, что впереди у неё осталась вся жизнь.

Глава 12 Человек без лица

Люди привыкают ко всему. К войне, к смерти, к любви, к ненависти. Они живут, вживаются в эти чувства, какими бы сильными эмоциями ни испытывала их жизнь. Но пути Господни неисповедимы, и испытывает Он, казалось, уже закалённые-перезакалённые до фиолетовых искр сухой стали сердца, и рвутся души, вырываются из привычки, снова вспыхивают огнями…

* * *

Маленькая Зосечка — очень хорошая девочка. Маленькой Зосечке почти три с половиной годика, на дворе декабрь 1949-го. Ее любят папа Вася и мама Тася, ещё у Зосечки есть кошка Мурка, а у кошки Мурки есть котятки Пуц, Мурц и Куц. У Зосечки рыжеватые волосы, как у папы, а глаза — удивительной смеси — мамин тёмно-карий не смог победить синеву отцовых глаз, и перемешались цвета эти в удивительные зелёные глаза с карими и янтарными крапинками.

Сегодня у Зосечки весёлый день, почти праздник. Папа Вася и мама Тася взяли её с собой в Киев — на Крещатике открылся новый магазин, «У-НИ-ВЕР-МАГ» называется. Очень смешное название. Как будто говорит: «У-у-у! Не верь, маг!»

А ещё Зосечка видела мага и чародея, который приезжал в Топоров летом. Этот грустный и таинственный дядя с крючковатым носом доставал из голой руки платочки, шарики, достал у дяди Кости Павловского из-за уха карты, только у папы Васи не смог достать, как-то не получилось. Зосечке заранее нравился этот «У», который не верил магам, и вообще, всё было хорошо.

Зосечка быстро шагала рядом с папой и мамой, лёгкий снег из прозрачного розового неба беззвучно падал огромными хлопьями, почти с ладошку размером. Навстречу этим белым, как мороженое, хлопьям было весело и хорошо подставлять румяное лицо. И если ухитриться, можно так открыть рот, что снежинка, нет, целая ладошка снега падала на язык. Вкусно!

* * *

Киев отстраивался.

Центральные улицы уже были почти так же хороши, как до лихолетья, на предновогодних улицах было полным-полно людей, которые спешили по своим делам. Зосечка верно здоровалась с каждой красивой тётей, которая шла навстречу.