Деды и прадеды

Вот именно тогда Николай Ростиславович впервые увидел то ли чешскую, то ли германскую новинку — раствор для борьбы с операционными горячками, что-то на основе плесени. «Коллега» натурально трясся над этими невзрачными пузырьками и говорил, что этого лекарства и в рейхе днём с огнём не сыскать. Николай Ростиславович, которому, если что-то пройдёт не так, совершенно излишне была обещана даже не пуля, а обычная верёвка, брезгливо цыкнул на «коллегу» и приказал тому не путаться под ногами, если хочет ассистировать.

Действительно, безупречные операции завершились удачно, «коллега» получил неожиданный отпуск в родной Мюнхен и в радостях сборов забыл проследить, куда делись остатки раствора…

В конце марта 43-го года, одним обычным вечером, к больничке, разбрызгивая грязь, подъехала телега, запряжённая разномастной парой. Загнанные лошади хрипели и дёргали перепутанные вожжи. С телеги попрыгали четыре мужика непонятной наружности, потом стали вытягивать свою ношу — на щите, наскоро сделанном из грязного горбыля, лежал мельник Белевский. Потом с телеги слезла жена мельника, укутанная в большую пуховую шаль.

Вид мельника был ужасен. Его живот был похож на бочку. Мужики, надсаживаясь, потянули огромную тушу, угрюмо матерясь и хрипя от натуги.

С крыльца к ним сбежала Лорка, на бегу поднимая воротничок белого халата.

— Это кто? Куда вы его тащите?!

— К дохтуру Мельника тащим. Кончается мельник. Животом мается. Хрипит уже.

— Господи, так нет же никого, только ушли все!

— Как ушли?! Кончится же он! Ах ты ж, история! А дохтур где?! А ну, бежи за дохтуром, дочка, поспешай. Скажи — кончится мельник. Очень мужики просят.

Жена мельника молча стояла рядом, спрятав пухлые руки под шаль, скучающе и несколько ревниво рассматривая рыжую Лорку, убогую наружность хаты, в которой была оборудована операционная, стёртое крыльцо и какие-то непонятные объявления на немецком.

Мужики что-то ещё галдели, но Лорка уже бежала со всех ног, намереваясь догнать ушедших. Мужики положили Белевского прямо на крыльце, сами стали рядом и закрутили самокрутки, тихонько беседуя и стараясь не коситься на мельничиху. Лорка добежала до поворота, увидела вдали чёрное пальто доктора и девчонок, его сопровождавших.

Ой, как же она закричала! Так кричала, что ушедшие бросились назад со всех ног. По окрестным дворам дурными голосами забрехали собаки. Девчонки бежали, придерживая платки, а сзади, налегая на трость, раскачивался и прихрамывал Николай Ростиславович.

Как только он подошёл, угрюмые мужики быстро встали рядом, снимая шапки и крестясь, будто на Спаса. Девчонки стояли в сторонке, испуганные, готовые броситься помогать доктору. А Николай Ростиславович сразу преобразился, будто помолодел. Он отогнал Лорку, вытиравшую холодный пот со лба тихо стонущего мельника, наклонился.

— Ты слышишь меня? Слышишь?

— Да…

— Что болит?

— Живот…

— Давно?

— Да…

Старый хирург одним движением смахнул с раздувшегося брюха старое покрывало. Мельник слабо и часто дышал, живот был слегка перекошен от напряжения.

— Ой, Николай Ростиславович, что с ним?!

— Так, помолчите, барышни. Сейчас…

Доктор быстрыми, точными и очень осторожными движениями стал прикасаться к очень горячему животу, определяя границы напряжения мышц, потом стал словно рисовать какие-то знаки на коже, что-то высчитывая и примериваясь.

Лорка сидела на корточках возле мельника и вытирала платком пот с его лица. Она с грустью и задумчивостью смотрела на искаженное от боли лицо Яна. Он был чрезвычайно, до серости, бледен, и ей казалось, что густая борода, усы, кустистые брови и чёрные локоны волос были будто приклеены к гипсовой маске. Он ей показался очень настоящим, большим, сильным и беспомощным.

Мельник, видимо, поверив в возможность спасения, приподнял было голову, но напрягшийся живот отозвался такой болью, что он айкнул и зачертыхался. Заострившиеся черты гневного лица лишь стали более выразительны, а ввалившиеся глаза нетерпеливо разглядывали собравшихся вокруг зрителей. Он опять почувствовал приближение мучительной рвоты, ему было больно, страшно и очень хотелось пить. Он искал выход своему стыду и, углядев Лору, в задумчивости разглядывавшую его распростёртое тело, мельник натурально взбесился.

— Ты, курва! Ты что на меня вылупилась, ведьма рыжая! Курва, трясця йи матери! От ведь курва бесстыжая!

— Я — курва?! — от неожиданности Лора выпрямилась, как от удара кнутом. — Я?! Да ты что себе позволяешь? Пшек сраный! Ах ты ж!

— Так, хватит! А ну, живо, живо его на стол! — скомандовал хирург. — Торопитесь. В любую секунду может быть поздно! Готовьте больного, Лариса Александровна!

— Хорошо, Николай Ростиславович! — проворчала нараспев Лорка, рассматривая бледное лицо мельника. Она прищурила глаза. — Я его… Я его очень приготовлю!..

С решительной усмешкой она скомандовала мужикам. Те перекрестились и, крякнув от натуги, подняли ношу. Стараясь не споткнуться о низенькие порожки, они внесли мельника в чистую операционную.

А Николай Ростиславович повернулся к мельничихе.

— Простите, я полагаю, вы — супруга?