Читаем Дед Мавр полностью

Бискайский залив, издавна прозванный кладбищем кораблей, мы пересекли на третьи сутки после того, как там отбушевал очередной шторм. Ветра не было, но все еще гигантские волны мертвой зыби раскачивали пароход до отупения у бывалых моряков и до зеленой рвоты у новичков — «салаг».

— Вам везет,— шутили над новичками бывалые.— Прихватило бы здесь трое суток назад, и отдавай концы, отправляйся на корм акулам…

Я себя новичком не считал: в конце прошлого года довелось побывать в шторме. Не в Бискайке, а в Северном море, какая разница. Первый шторм никогда не забудется, сколько бы лет после него ты ни плавал.

Все идет впереверт — и на судне, и на море, и в воздухе. В кочегарке, под непрерывный гул стальных бортов от таранных ударов волн надо быть цирковым акробатом, чтобы все четыре часа вахты раздавать ковшовыми лопатами уголь в пылающие огнем топки паровых котлов. И раздать, и вовремя разравнять его стальным скребком по всей площади, и подломать стальным ломиком слой пылающего угля, чтоб равномерно горел, иначе давление пара в котлах начнет падать. Раздай, разравняй, подломай и снова раздай, и при этом остерегись, как бы самому не угодить головой в раскрытые дверцы топки!

В машинном отделении такой же ад, с тою лишь разницей, что не раскаленные топки подстерегают каждое неосторожное движение вахтенных, а все время движущиеся в бешеном темпе шатуны и маховики. Поскользнулся на пляшущих под ногами стальных плитах настила, и хорошо, если только останешься без пальцев на руке.

И на палубе: гора за горой обрушиваются водяные валы на полубак, словно с яростью силясь задушить, затолкать судно в морскую глубь. Добро, если нет палубного груза: разобьется волна на полубаке, прокатится шипящим вспененным валом до спардека и схлынет до следующей, через две-три минуты. А если лес на палубе, бревна или доски? Если стальные канаты-найтовы, которыми в порту этот груз был намертво закреплен, от ударов волн вдруг лопаются или просто начинают постепенно ослабевать? Будет непоправимое: тысячетонный груз выйдет из повиновения палубной команде, превратится в тысячи свирепых дьяволов и, ликуя победу, под рев волн разметает стальной фальшборт, искорежит и протаранит стальные надстройки, а значит — на том и закончится штормовой рейс.

И на мостике, в рулевой рубке: стой, вцепившись немеющимими от напряжения руками в рогульки штурвала, и гляди, чтобы острый форштевень судна был все время направлен вразрез накатывающимся водяным горам. От тебя, от умения, выдержки, воли и мастерства твоего, рулевой, зависит, быть ли экипажу и судну живыми или — в пучину. Смалодушничал, зазевался, поддался минутному страху,— развернет лагом к волне, положит на борт, накроет толщей воды, и — конец. Еще одна строчка записи в бесконечном перечне жертв необузданной морской стихии.

В каютах: на койке в свободные от вахты часы не улежишь, того и гляди — вышибет качкой, как вышибают пробку из горлышка бутылки ударом ладони по донышку. А поэтому примостись лучше всего в углу каюты, спиной к переборке, если можно — вцепись руками в радиатор парового отопления, упрись ногами в неподвижно-прочную стойку двухъярусной койки и постарайся вздремнуть вполглаза, набраться сил для новой схватки со взбесившимся морем — для очередной вахты. Впрочем, даже такая передышка выпадает не часто. Во время шторма сразу после вахты — подвахта: в любую секунду можешь понадобиться или на палубе, или в кочегарке, или в машинном отделении. Так что лучше, пока не утихнет шторм, и робу с себя не снимать: лишняя трата времени.

И на камбузе: шторм ли, нет ли, а кормить экипаж надо. И притом, хотя бы один раз в сутки, обязательно горячей пищей. Вот и изловчись, корабельный кок, свари, когда кастрюли и сковородки, словно живые, скользят по раскаленной плите, норовя выплеснуть на тебя свое кипящее содержимое.

Но в тот раз, в Бискайском заливе, нашему «Володарскому» повезло. А многих таких же, как он, морских скитальцев…

Трое суток, пока свирепствовал шторм, корабли умоляли по радио о помощи одинаковыми для всех сигналами морзянки:

— СОС… Спасите наши души…

Чем помочь, как помочь взывающим к милосердию сухогрузам, нефтеналивным танкерам, пассажирским и каботажным судам? Успеют укрыться в ближайшей гавани или выброситься на каменистую мель прибрежья — счастье. Но на долю некоторых выпало такое везение. А от многих, чью гибель по традиции возвестит удар колокола в английском Ллойде, остались плывущие мимо бортов «Володарского» обломки шлюпок, спасательные круги, разбитые матросские рундуки и совсем не матросские, а обычные чемоданы. Не повезло…

— Неужели моря и океаны всегда так беспощадны? — спросил Иван Михайлович.— Как же плавать без надежды на то, что…

— Люди придут на помощь? — подхватил я.

— Вот именно.

И я рассказал об Индийском океане.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии