Мэгги взяла с собой лишь небольшой чемоданчик. Она прошла мимо комнаты матери — дверь была открыта. Пэдрейк стоял у окна и читал стихотворение, которое она однажды уже слышала. Она тогда спросила его, не он ли написал эти строки, но Пэдрейк лишь улыбнулся и ответил, что это старая английская поэма, написанная неизвестным автором, он лишь немного изменил текст, просто так, играя словами.
Мэгги посмотрела на покрасневшие глаза брата. Какие ужасные стихи, подумала она. Какие мерзкие стихи! Пэдрейк отвернулся от окна, увидел ее чемоданчик и засмеялся:
— Тебе вовсе не обязательно уезжать, любимая сестренка. Уеду я.
— Где мама?
— Подойди-ка сюда, — сказал он и подозвал ее к окну.
Мэгги вошла в комнату и выглянула в сад. Ее мать была одета в старое свадебное платье Хейтов и сидела под старым дубом. Она разговаривала, хотя рядом с ней никого не было. Мэгги взглянула на брата:
— Что она делает?
Пэдрейк опять засмеялся:
— Она уходит в мир Чехова и Толстого.
— Но почему, Пэдрейк? — с ужасом воскликнула Мэгги.
— Потому что тот мир ей нравится больше. — Он улыбнулся. — Разве она не выглядит счастливой?
— Я хочу спросить, зачем ты сделал это с ней?
Он странно на нее посмотрел:
— Ты действительно не знаешь?
Мэгги проболела несколько месяцев. Элис Эббот поместила ее в Институт Маклин в Бостоне и навещала каждый день. Как только Мэгги стало немного получше, она спросила у бабушки о матери.
— Она живет в другом мире, Мэгги. Она находится в своем доме на площади Луисбург, но считает, что живет неподалеку от Санкт-Петербурга. Она не выходит за пределы дома и сада. Я наняла женщину, которая ухаживает за ней и присматривает за домом. Но с ней все в порядке, Мэгги. Можешь мне поверить. Такое впечатление, что она вполне счастлива. Тот мир, в котором она сейчас живет, гораздо более счастливый, чем тот, от которого она отказалась.
Мэгги подумала о наркотиках. Что предприняла Элис Эббот? Очевидно, та поняла ее немой вопрос и сказала:
— Я позаботилась обо всем, Мэгги… Абсолютно обо всем.
— А Пэдрейк, бабушка? Где Пэдрейк?
— Он уехал. Сначала он поехал в Париж, затем в Ирландию. Поскольку он сможет получить отцовское наследство, лишь когда ему исполнится двадцать один, я дала ему довольно большую сумму, чтобы он пробыл за границей как можно дольше. Мне кажется, так будет лучше для всех.
Мэгги так хотелось расспросить бабушку о Пэдрейке, особенно о том, почему он вырос таким. И опять Элис Эббот догадалась, о чем думает Мэгги. Она сказала:
— Есть старая венгерская поговорка: «Адам сэел яблоко, а у нас до сих пор оскомина».
Мэгги криво улыбнулась:
— Венгерская поговорка из уст рафинированной бостонской леди?
— К сожалению, не такой рафинированной, дорогая. Чтобы не доставлять тебе особого беспокойства, я попросила сообщить мне о Пэдрейке. Сейчас он в Дублине, опять вернул букву «О», присоединив ее к фамилии. Болтается по кабакам с другими писателями, например, с каким-то Джойсом. Мой информатор также сообщил мне, что он довольно много пишет. Короткие рассказы, очерки. Очень интересные, но злые. Возможно, он найдет свой мир и покой именно там, на земле своих предков. Пусть живет, как хочет, Мэгги. Некоторым это необходимо.
— Я понимаю, бабушка. Я люблю Пэдрейка, но мне не хочется его видеть.
— Когда ты окончательно поправишься, Мэгги, я сама уеду за границу. Мне всегда хотелось жить в Италии.
— В Италии? — Мэгги не верила своим ушам. — И что ты там будешь делать?
— Для начала совершу паломничество в Ватикан. Затем думаю поселиться в Венеции или во Флоренции. Мне кажется, что многие люди несчастливы из-за того, что живут не своей жизнью. Твоя мать, Пэдрейк… Мне кажется, что я была рождена, чтобы стать покровительницей итальянского искусства. — Она тихонько усмехнулась. — А вот ты, моя дорогая, и являешься настоящей бостонской леди. Я собираюсь оставить музей на твое попечение.
— На мое, бабушка? Почему на мое? Я же ничего не знаю о музеях!