Дебютантка

Кейт медленно шагала по Бонд-стрит, разглядывая витрины, но мысли ее вертелись вокруг таинственного исчезновения Беби Блайт. Она пыталась взглянуть на известные факты под другим углом, в новом ракурсе, свежим взглядом. Золотые потоки солнечного света словно полировали все, к чему ни прикасались, и мир казался безукоризненно утонченным и пленительно-красивым, даже люди выглядели сейчас совсем другими. Когда в Лондоне светит солнце, нет в мире города красивее. Кейт посмотрела на противоположную сторону улицы, где располагалась галерея Ричарда Грина.

И в изумлении остановилась.

Не может быть…

Кейт пересекла улицу, встала перед витриной, и сердце ее сжалось от странного чувства: такого ужаса она еще в жизни не испытывала.

В витрине была выставлена картина. Обнаженная натура.

Эту работу она знала как свои пять пальцев.

Кейт почувствовала себя раздавленной, уничтоженной. К горлу подступила тошнота, голова закружилась, и она едва не растянулась прямо на тротуаре.

В правом нижнем углу витрины виднелась карточка с названием: «“Содержанка”. Автор К. Альбион. Картина из частной коллекции. Любезно предоставлена мистером и миссис Александр Монроу во временное пользование».

* * *

Они лежали в постели, Алекс с нежностью поглаживал ей спину.

– Я хочу, чтобы ты сделала для меня кое-что не совсем обычное.

– Пожалуйста, – улыбнулась она и лениво, как кошка, потянулась всем телом.

– Помнишь, когда мы с тобой только познакомились, я говорил, что хочу заказать тебе картину? Напиши для меня автопортрет.

– Зачем тебе понадобился мой портрет? – засмеялась она. – Я и так вся твоя.

– Понимаешь, я хочу иметь возможность всегда тобой любоваться. Портрет можно повесить на стену.

– Как охотничий трофей, да? Рядом с головой лося?

– Если хочешь, можешь нарисовать голову лосихи, – сказал он и отбросил с ее лица волосы. – Но только чтобы она была похожа на тебя.

– Зачем нужен портрет, если у тебя есть оригинал?

– А мне хочется, чтобы тебя было еще больше.

– Куда уж больше! – В голосе Кейт послышалась нотка досады. Ей показалось, что просьба Алекса больше смахивает на требование.

Но он попытался свести все в шутку:

– Всегда найдется что-нибудь еще. Стоит только очень захотеть.

Она закрыла глаза:

– Я сто лет не брала в руки кисть. Небось уже и писать разучилась.

– Ну, это вряд ли. – Он вздохнул и перевернулся на другой бок. – Впрочем, кто знает? Может, ты и вправду истощилась, засохла. Считай, что я делаю тебе одолжение, даю уникальный шанс.

Кейт открыла глаза и посмотрела на него в упор. Он что, шутит? Но лица его в темноте было не разглядеть.

Минута нежности прошла. Алекс мастерски умел раздразнить ее любопытство, а потом одним махом словно бы выбить почву у нее из-под ног. С ним Кейт либо парила высоко, либо падала – середины не было. Ну разумеется, он пошутил. Однако семена сомнений были посеяны, и они быстро стали расти. Кейт отодвинулась от Алекса, откатившись на свою половину кровати. Неужели она иссякла, как художница? Быть того не может! Ничего, она ему докажет!

Но когда Кейт принялась за автопортрет, у нее сначала ничего не получалось, выходило совсем не похоже. В художественной школе ей уже приходилось несколько раз писать автопортреты, было у них такое задание. Но Кейт этот жанр не любила. Рисунки пером или карандашом у нее вечно получались какие-то робкие, в традиционном стиле, больше смахивающие на фотографии. Как мучительно было подолгу изучать себя в зеркале как объект, безжалостно отмечать каждую деталь, каждый свой изъян: далекие от совершенства черты; этот шрам, все еще выделяющийся маленьким полумесяцем на лбу; эту едва заметную печаль в глазах под тяжелыми веками. Уголки застывших губ на всех автопортретах Кейт были неизменно опущены вниз; волосы, тогда еще темные, свешивались на плечи густыми гладкими прядями. Во всех ее законченных автопортретах чувствовалась некая скованность, и это сбивало с толку преподавателей, привыкших видеть перед собой куда более смелые произведения Кейт. Отметки у нее в тот семестр были на удивление низкие.

На этот раз Кейт выбрала большое, в человеческий рост, зеркало, а по всей своей маленькой мастерской расставила горящие свечи. Она решила писать себя обнаженной, полулежащей на разобранной постели.

После долгих занятий копированием, бесконечного изготовления изощренных репродукций чужих произведений работа над автопортретом стала для Кейт в некотором смысле поворотным пунктом и даже постепенно превратилась чуть ли не в манию. Она старалась скорей закончить дела и сломя голову бежала домой, где частенько трудилась до глубокой ночи. Кейт никогда не любила позировать обнаженной. Но странное дело, только в таком виде портрет обретал динамику и живость. Обнаженная натура выявляла скрытое напряжение объекта, некий внутренний конфликт. Кровать на ее картине, словно бы плывущая в темноте и имеющая размытые очертания, выглядела несколько зловеще. И обнаженная фигура молодой женщины не столько возлежала на ней, сколько рождалась из этой бесформенной массы.