– Знаешь, Пол, такого больше не повторится.
– Что-о?
– Я сказала, такого больше не повторится.
– Ты назвала меня Полом.
– Да? Извини. – Рейчел отхлебнула пива. – Чисто фрейдистская оговорка.
– Откуда тебе знать, повторится или нет?
– Ты уже совсем другой. Ты очень изменился. А Кэти… Это тебе не Джулия. Да и она сама, кстати, тоже в последнее время изменилась.
Джек колебался. Сказать или не сказать? О том, что у Кейт был любовник, что она, по ее собственному признанию, была содержанкой. Да, наверное, Рейчел и сама это знает.
– Может быть, ты и права, – вздохнул Джек.
Нет, лучше не говорить. И вместо этого он решил признаться кое в чем другом.
– Знаешь, я ведь ездил на кладбище. На прошлой неделе. И на могиле нашел букет роз. От него.
– О господи!
– Поэтому я и подался сюда. А на кладбище ездил, чтобы… не знаю, как это объяснить… В общем, чтобы забыть обо всем, раз и навсегда. Примириться с этим. И вдруг – на тебе, эти розы.
– А ты уверен, что букет от него?
– Уверен. Там была карточка.
Рейчел снова обернулась в сторону пляжа и посмотрела на карапуза в панамке, балансирующего на неровной поверхности скалы; одной ручонкой он ухватился за маму, а в другой крепко сжимал маленький сачок.
– Что тут скажешь? Очень сочувствую тебе, Пол.
Опять Пол. Но на этот раз Джек не стал поправлять Рейчел. Он чувствовал напряжение, связывающее два мира – видимый и невидимый, порой смыкающиеся друг с другом, переливающиеся один в другой, особенно в такие вот минуты.
Он с треском разломил клешню краба и впился зубами в мягкое белое мясо.
– Пол говорил, бывало, что мы прощаем не потому, что так надо, а потому, что у нас есть выбор, – сказал он, проглотив кусок. – Тогда я этого не понимал, да и сейчас, честно признаться, не очень-то понимаю. – Джек поднял голову от тарелки и смущенно улыбнулся.
Рейчел пристально смотрела на него, и выражение ее лица было очень странным.
– Что ты сказал?
Уж не обидел ли я ее, испугался Джек. И попытался пояснить, о чем только что говорил:
– Я просто сказал, что Пол иногда рассуждал об этом. Я ведь тогда постоянно напивался после работы в пабе и вечно надоедал твоему мужу, приставал к нему со своими проблемами. Вот, мол, хоть Джулия и умерла, а я все равно никак не могу простить ей измену. А он иной раз высказывал на этот счет интересные мысли.
– Например? – В голосе Рейчел слышалась тихая настойчивость, она даже подалась вперед, чтобы не пропустить ни слова.
– Ну, например…
Ее напряженный голос насторожил Джека. Он постарался вспомнить, как все было. Они сидели в пабе совсем рядом с офисом, паб назывался «Парик и платье». Джек как сейчас видел перед собой Пола: рукава рубашки закатаны, он то и дело отбрасывает падающие на лоб густые пряди седых волос, смотрит на собеседника умными темными глазами и терпеливо слушает. Джек ясно помнил сострадание, звучавшее в голосе Пола, помнил его интонацию, окрашенную иронической, чуть ли не простонародной прямотой. Сколько часов просидел он так с Джеком, выслушивая его бесконечные занудные жалобы, полные обиды и страха? Пол старался поддерживать беседу, вставлял замечания, и Джек иной раз долго потом пытался докопаться до их истинного, глубинного смысла, вертя слова в голове, словно кубик Рубика, не в силах сложить его, как надо. Вот и сейчас он сосредоточился, пытаясь вспомнить все точно, чтобы дословно передать Рейчел слова Пола.
– Ну, например, он однажды заметил: «Прощать Джулию у тебя нет никаких оснований. Кто станет винить тебя, если ты так и не простишь ее до конца жизни? Но я тебе вот что скажу: если простишь, тебе самому станет легче. Тебе еще жить да жить, так что лучше не злись, для здоровья полезно прощать. Хотя я понимаю, сейчас тебе, конечно, наплевать на эту бодягу». – Джек улыбнулся. – Ты же знаешь, он любил всякие такие словечки.
– Да. – Лицо Рейчел затуманилось, словно она вспомнила что-то такое, что касалось только ее и Пола. – Продолжай.