Служба моя была легка; что поручал мне адмирал, то исполнялось по возможности со всем рвением молодых лет. Остальное время, имея, по кредиту начальника, вход во все лучшие дома в Ревеле, я танцевал и влюблялся...
Говоря об этих временах, об этой свободе мышления, действий, казалось, что все общество держалось единственно общественным духом, который основывался на уважении к старшим, нравственности и чести. Большая часть офицеров отпускалась начальниками бессрочно; бралась только подписка, что по первому востребованию, они поспешат к своим командам. Я не знаю, случалось ли когда-либо, чтобы кто из нас, хотя одним днём, запоздал. Такова была во всех амбиция, честь, когда каждый страшился выговора, а арест - сохрани Боже! он почитался посрамлением звания; и оставаться в том полку или команде уже было невозможно. Честь и амбиция были в сердцах всех, но всего сильнее - военных. Тогда ни единый дворянин не начинал службы с коллежского регистратора, разве больной, горбатый, и проч. Казалось, военная кровь кипела во всех, и общее мнение было: кто не начинал с военной службы, тот никогда порядочным человеком не будет, разве только подьячим".
Но всё это просто невероятно переменится, когда императором станет Павел I.
Все с любопытством жаждали узнать о том, что делалось в Петербурге. Каждое письмо из столицы переходило из рук в руки; каждый приезжий подробно расспрашивался.
Но все приходившие известия, внушали более страх, нежели утешение.
Адмирал Спиридов, против обыкновения, сделался пасмурным. Он воспитывался вместе с великим князем, ныне императором Павлом , и оба они влюбились в одну и ту же особу. Адмирал, хотя росту не большого, но был красивый, ловкий, образованный и приятный мужчина; мудрено ли, что он имел право более нравиться ей, нежели великий князь, лишённый от природы сих преимуществ. Узнав об этом, великий князь объявил: "я тебе этого никогда не прощу!"
Жизнь в Ревеле шла в ожидании чего-то неприятного в будущем. Быстрые перемены во всех частях управления, особенно перемена мундиров, жестоко поразила молодых офицеров. Вместо прекрасных, ещё Петровых, мундиров, дали флоту темно-зелёные с белым стоячим воротником, и по ненавистному со времён Петра прусско-гольстинскому покрою. Тупей был отменен. Велено волосы стричь под гребёнку, носить узенький волосяной или суконный галстук, длинную косу, и две насаленные пукли торчали над ушами; шпагу приказано было носить не на боку, а сзади. Наградили длинными лосинными перчатками, в роде древних рыцарских, и велели носить ботфорты. Треугольная низенькая шляпа довершала этот щегольской наряд. Фраки были запрещены военным под строжайшим штрафом, а круглая шляпа всем. В этих костюмах мы едва друг друга узнавали; всё походило на дневной маскарад, и никто не мог встретить другого без смеха, а дамы хохотали, называя нас чучелами, monstres. Но привычка все уладила, и мы начали, не взирая на наряд, по прежнему танцевать и нравиться прекрасному полу.
Предчувствия адмирала сбылись. За ним был прислан фельдъегерь, объявивший, что тот должен отправиться в Петербург, при этом путешествие адмирала должно было совершиться в телеге. А де-Санглену было приказано для дальнейшего прохождения службы прибыть в Москву.
Москва была уже не та, какой он видел её прежде: вкралась недоверчивость, все объяты были страхом.
"Павел I взошёл на престол с правилами, родившимися в тесном кругу его Гатчинской жизни, где фронт был единственным его упражнением и увеселением. Он переселяет это в гвардию. Маршированиями, смешной фризурою (причёской), смешными мундирами, обидными изречениями, даже бранью, арестами убивает он тот благородный дух, ту вежливость в обращении, то уважение к чинам, которые введены были при Екатерине и производили при ней чудеса.
Всякая минута являла новое неожиданное, как будто противное прежним понятиям и обычаям. Чины, ленты лишились своего первого достоинства, аресты, исключения из службы, прежде что-то страшное, обратились в вещь обыкновенную. Дух благородства... которым все так дорожили, ниспровергнут совершенно.
Военоначальниками Екатерины и великими в советах он не дорожит; окружает себя бывшими при нем камердинерами и проч., облекает их доверенностию и возводит на высшие степени государства".
Павел Васильевич Чичагов, рассорившийся с Павлом I и ставший морским министром Российской империи при Александре I напишет в своих записка об отношении к этим незаслуженным награждениям.
"Не скажу, чтобы самолюбие моё от того страдало, ибо все пребывало в том же порядке вещей, как и прежде, то есть, что они остались менее сведущи, менее просвещены, а следовательно, менее полезны службе, чем я, но честь моя задета была за живое, честь, которой я никогда не играл и над которой никому не позволял смеяться. По крайней мере, императрица Екатерина II нас к этому приучила, а я не хотел изменяться сообразно обстоятельствам".
Поэтому большая часть Екатерининских офицеров уйдёт в отставку. Де-Санглен тоже окажется в их числе...
Но снова всё кардинально изменится, когда императором станет Александр I.