Даже не ошибка

Этот вопрос буквально преследовал ученых с самого начала. Беттельгейм, конечно, осуждал родителей. Аспергер также смотрел в сторону семьи, хоть и с другой точки зрения. Важнейшее наблюдение из диссертации Аспергера, надолго затерявшейся после бомбардировки союзников, не получало должного признания в течение десятилетий: «Мы могли разглядеть „в зародыше“ сходные черты у родителей и родственников в каждом конкретном случае…». Что же мы можем тогда заметить в семье аутичного ребенка, в которой часто встречается «тень» аутизма? Именно семья в большой степени формирует и их особенности, и их таланты. Можно ли предположить, что стремление к одиночеству, глубокая сосредоточенность, очарование логическими системами у членов таких семей будут сопровождаться неуклюжестью в сфере социальных взаимодействий?

«Для такого когнитивного профиля подходящее занятие — это работа инженера», — таков вывод Бэрон-Коэна.

Когда обследовали одну тысячу британских родителей аутичных детей, выяснилось, что профессия инженера среди их отцов встречается вдвое чаще, чем в целом в популяции. Наука и бухгалтерия — работы для одиночек, требующие глубокой сосредоточенности и абстрактности, — встречались еще чаще по сравнению со средним национальным уровнем, а художников было почти вчетверо больше «нормальной» частоты. Когда же Бэрон-Коэн и другие исследователи сузили свое внимание, сосредоточив его на высшем эшелоне академических талантов (стали проводить исследования здесь, в Кембридже), то обнаружилось, что в семьях изучавших науку студентов аутизм встречается в шесть раз чаще, чем в семьях изучавших литературу.

По результатам исследований Бэрон-Коэна аутизм стали называть «синдромом чокнутых компьютерщиков». Компьютерное программирование — наиболее распространенная профессия для таких чудаков. Но тут стоит вспомнить, что программирование — это практически подраздел математики. Так что легко представить себе, почему математические факультеты в шутку называют программами трудоустройства для аутистов. Математика — прибежище чистой воды чудаков: свой особенный мир, абсолютное выражение абстрактной логики. Один из поразительных случаев Бэрон-Коэна — блестящий математик Д. Б., два брата у которого тоже талантливые математики. Четвертый брат в этой семье — глубокий аутист, а их отец — преподаватель физики. Д. Б. — человек вполне социально успешный, он даже женился… конечно, на женщине-математике. При этом Д. Б. столь равнодушен к тонкостям социального взаимодействия, что «покуда ему не сказали, что это не очень уместно, он повсюду бегал — по коридорам, по улицам, даже в тех случаях, когда не спешил, просто потому, что так ему казалось эффективнее».

Некоторые аутисты очень любят Мистера Спока из фильма «Стар Трек» — его затруднения отражают их собственные: обитатель другого мира со своей неординарной логикой все время попадает в тупик в нашем мире. Такие эксцентричные личности, однако, в математике встречались всегда, и число их не менее постоянно, чем значение числа π. На одной комической литографии XIX века под названием «Математическая абстракция» витающий в облаках профессор, усевшись между столиком для завтрака и плитой, внимательно смотрит на яйцо в своей руке, а часы между тем варятся в кастрюле. Этот сюжет вряд ли можно назвать сильным преувеличением, если вспомнить характер величайшего британского математического таланта, сэра Вильяма Роуэна Гамильтона[26]: тот работал в своей столовой, сверху донизу заваленной черновиками, — и иногда только неохотно отрывался, когда родные приносили ему свиную отбивную. Когда в 1865 году он умер, столовую открыли и, по отчету одного коллеги, «останки ученого были вывезены и исследованы, а среди страниц рукописей были обнаружены фарфоровые тарелки с окаменевшей едой в таком количестве, что хватило бы на целую кухню».

Однако именно такое пренебрежение к воздействиям внешнего мира, как однажды объяснил Гамильтон, и делало возможной его работу: «Единственная принципиальная разница между умом обычного человека и умом сэра Исаака Ньютона состоит в его способности более продолжительное время применять свой ум».

Какая-то особая привлекательность есть в таких людях; я всегда был неравнодушен к Джону Франшэму, математику XVIII столетия, который в подростковом возрасте потратил 25 фунтов наследства на пони — «не для того, чтобы ездить на нем, а чтобы получить друга», в результате чего его врач заключил, что молодой человек «выжил из ума». Франшэм изобрел игру «в наперсток», в которую играл непрерывно — покуда не поймал мячик 666 666 раз. Он писал работы по философии, однако перед простыми делами был бессилен: однажды он захотел послать письмо с просьбой о деньгах и впал в ступор из-за того, что никогда ранее не сгибал бумагу. Письмо это он так никогда и не отправил.