Чрезвычайно любопытна в этом отношении легенда черногорского племени кучи: «По совету ангела отец, к дочери которого посватались сразу трое, отдал первым сватам дочь, вторым — собаку, а третьим — свинью. От девушки произошли православные христиане, от собаки — латини, те со зато и лъути, nacje нараве [злые, с «собачьим» норовом католики], а от свиньи — муслимане, Koju су npaceħe нараве [подобные свиньям мусульмане]»[600]. Хоть в этом предании говорится о происхождении различных вер, однако следует иметь в виду, что в Средние века вера была неразрывно связана с тем или иным народом и поэтому изначально данная легенда под видом происхождения различных конфессий повествовала о происхождении различных народов. Хотя у других славянских народов подобный миф не сохранился, тем не менее то обстоятельство, что в приведенных выше примерах из фольклора других славянских народов инородцы преимущественно связываются именно с собаками и свиньями, говорит о том, что подобные представления некогда бытовали и у них, особенно если иметь в виду, что черногорская легенда — это единственное в славянской традиции логическое объяснение того, почему именно с этими животными традиционно сравнивались инородцы. Более того, возникновение подобного предания может быть отнесено ко временам еще эпохи индоевропейской общности. Так, например, индийская Чхандогья Упанишада, повествуя о посмертном переселении человеческих душ, в частности, утверждает: «Те, кто [отличается] здесь благим поведением, быстро достигнут благого лона — лона брахмана, или лона кшатрия, или лона вайшьи. Те же, кто [отличается] здесь дурным поведением, быстро достигнут дурного лона — лона собаки, или лона свиньи, или лона чандалы»[601]. Хотя данный текст, в отличие от черногорской легенды, и не содержит в себе мифа о происхождении различных народов, однако перечень животных, в тела которых может после смерти переселиться нечестивая человеческая душа, полностью совпадает в славянской и индийской традициях. При этом следует обратить внимание на то, что к благому лону данная Упанишада относит рождение в трех высших варнах, объединяющих потомков индоевропейских завоевателей, которые в своей совокупности составляли ариаварну и в этом качестве противопоставлялись шудрам — четвертой варне, состоявшей из потомков покоренного неиндоевропейского населения. Показательно, что к дурному лону, фактически приравненному к животному состоянию, здесь отнесены даже не шудры, а неприкасаемые чандалы — каста, находившаяся вообще за пределами четырех варн. Одно даже прикосновение к чандале (на юге Индии — просто приближение), не говоря уже о сексуальном общении, оскверняло представителей высших варн. Хоть приравненный к нечистым животным чандала и имел человеческий облик, тем не менее он расценивался скорее как животное, а не человек. Аналогичным образом и в черногорской легенде католики и мусульмане происходят от собаки и свиньи и, соответственно, имеют норов породивших их животных. Еще большую ценность придает Чхандогье Упанишаде то обстоятельство, что другой ее фрагмент — о двух вариантах посмертной судьбы души ариев, согласно одному из которых она идет в солнце, — имеет соответствие в рассмотренном выше гуцульском предании. Этот факт показывает, что представление о солнечной природе души у славян и ариев с достаточно древних времен составляло единое семантическое целое с представлением о происхождении инородцев от нечистых животных либо перерождении в них людей, запятнавших себя недостойным поведением. Окончательно убеждает нас в возникновении этого предания во времена индоевропейской общности следующий хеттский гимн:
Господин мой, Бог небесный Солнца,Человечества пастух! Из-за моряТы приходишь в вышину, небесныйСолнца Бог. Вступаешь ты на небо!Бог небесный Солнца, господин мой,Ты над человеком, над собакой,Над свиньей и над зверем дикимЕжедневно суд вершишь, Бог Солнца![602]Как видим, человек, собака и свинья (данный гимн добавляет к этому перечню еще и дикого зверя) здесь вновь упоминаются вместе, причем судит их именно бог солнца. Поскольку устойчивое упоминание вместе этих трех существ встречается нам в разных концах индоевропейского мира и притом, в случае индийского и хеттского примеров, весьма в ранний период, это свидетельствует о начале противопоставления человека собаке и свинье в период как минимум еще нераспавшейся общности восточной половины индоевропейского мира.