Дажьбог - прародитель славян

Практически ту же самую картину мы видим в гораздо более ранних памятниках других индоевропейских народов. Выше уже говорилось о стремлении к славе Ахилла и Гектора в греческом эпосе. В Индии, обращаясь к своему главному богу, ведийские арии так призывают его:

В блистательных делах, в состязании с врагами,
И в делах славы, связанных с победами в битвах,
О Индра, одерживай верх над преследователями!

(РВ III, 37,7)

В другом гимне возвеличивается уже бог огня Агни как «достойный славы победитель» (РВ II, 10, 1). Из этих примеров, число которых можно легко умножить, видно, что представление о воинских подвигах как пути к славе сложилось как минимум в эпоху распада индоевропейской общности.

При всем том огромном значении, которое имела война и совершаемые на ней подвиги в жизни древнего общества, в сознании индоевропейцев она отнюдь не была единственным источником славы для человека. Так, например, им могло быть и творчество великого певца, какими, несомненно, были Боян и Садко, память о которых надолго пережила их самих. О Бояне речь пойдет чуть ниже, а что касается былинного Садко, то в конце посвященной ему былины об этом новгородском гусляре прямо говорится: «А и тому да всему да славы поют».[525] Продолжая далее эту тему, следует отметить, что со славой была прочно связана и духовно-религиозная мудрость, которая и была первоисточником поэтического творчества в изначальный период. Так, например, в духовном стихе о «Голубиной книге» слава провозглашается царю Давиду, заменившему в христианский период славянского Великого Гусляра языческой эпохи:

Славу поем Давыду Ессеевичу,
Вовеки его слава не минуется![526]

Весьма показательно, что именно в связи с изложением космогонической мудрости о происхождении Вселенной, человека и общества или, говоря словами самого стиха, «мудрости повселенныя», духовный стих говорит о бессмертной славе ее обладателя. О том, что и этот источник существовал еще со времен индоевропейской общности, свидетельствует уже выше упоминавшаяся слава ведийского риши Вишвамитры, победившего в поэтическом состязании. В другом гимне Агни просят создать для ее автора «славную долю, заключающуюся в красноречии» (РВ III, 1,19). Хоть в греческом эпосе Одиссей и не был певцом, тем не менее не только за свои воинские подвиги, но и за свой могучий ум он величается Гомером «великая слава данаев» («Илиада», IX, 673). Легендарный Боян был не только сам прославленным поэтом и в этом качестве становится образцом для подражания для автора «Слова о полку Игореве», но и сам своим творчеством воспевал деяния своих современников, прославляя их подвиги:

Боян же, братья, не десять соколов
на стадо лебедей напускал,
но свои вещие персты
на живые струны воскладал;
они же сами князьям славу рокотали[527].

Безусловная ориентация на славу, отразившаяся в последнем самоназвании славян, потенциально доступная любому представителю этого племени, весьма многое говорит о внутреннем мире наших далеких предков. Как абсолютно нематериальное начало, хранящееся лишь в памяти современников и последующих поколений, слава тем не менее ценилась гораздо выше любых материальных ценностей. Столь резкое противопоставление славы предметам тленного материального мира, богатства духовного богатству материальному автоматически относит ее к высшей божественной сфере. В высшем своем проявлении слава оказывается бессмертной. Ведийские гимны косвенно свидетельствуют о том, что слава начала связываться с бессмертием еще в индоевропейскую эпоху. Так, например, в гимне, обращенном к богу огня, говорилось о такой его функции, чрезвычайно важной для почитавших его людей:

Ты, о Агни, смертного переносишь
В высшее бессмертие, в славу, (длящуюся)
день за днем…

(РВ 1,31,7)

Эти же два понятия оказываются связаны и с образом Сомы, персонификацией священного напитка:

Набухая для бессмертия, о Сома,
Добудь высшие проявления славы на небе!

(РВ I,91, 18)