При всем генетическом родстве представлений о слове и славе необходимо обратить внимание читателя и на одно принципиальное различие, существующее между обоими понятиями. Хотя древние источники и говорят нам, что слава может быть дарована человеку богами, однако по сравнению со словом для этого и от самого человека требуются гораздо более активные действия, в первую очередь воинские подвиги. В Индии, например, ведийские арии просили Агни наделить их великой славой (РВ 1,79,4), дать им «высокую славу» (РВ 1,44,2), Сому молили вложить в них «великолепие тысячи мужей, великую славу мощного мужества» (РВ I, 43, 7) или обращались к богу дневного светила со следующей просьбой:
Другие примеры, однако, конкретизируют эту картину, показывая, что слава для индийских ариев была получаемой от богов наградой, а не неким даром, который получают, не прикладывая никаких усилий. Так, в одном из гимнов, обращаясь к двум верховным божествам своего пантеона, риши спрашивает их:
Подобно тому, как награду следовало заслужить, так и славу людям надо было добывать своими подвигами, помощь в совершении которых могли оказать боги, уделяя человеку частицу своей славы. Боги могли создать людям необходимые условия, но подвиг они совершать должны были сами. Видя, например, грусть Одиссея, царь Алкиной так говорит ему, явно выражая широко распространенное в гомеровскую эпоху мнение:
Именно ради этой «славной песни» герои греческого эпоса с готовностью готовы жертвовать своей жизнью. Обреченные, как и все прочие обыкновенные люди на физическую смерть, гомеровские герои всеми силами стремятся путем подвигов обрести великую славу, которая лишь одна способна дать им бессмертие в памяти потомков. Самым показательным в этом отношении является пример Ахилла, который, имея возможность выбирать между долгой бесславной жизнью и жизнью короткой, но зато венчающейся бессмертной славой, решительно избирает себе последнюю участь. Схожие чувства испытывает и троянский герой Гектор, который, рисуя картину того, как кто-нибудь из поздних потомков, плывя на корабле и видя курган сраженного им ахейского воина, вспомнит об этом его подвиге, заключает свою речь примечательными словами: «Так нерожденные скажут, и слава моя не погибнет» («Илиада», VII, 91). Греческая «славная песнь», исполнявшаяся первоначально на похоронах умершего героя, имела свое логическое продолжение, в связи с чем не лишним будет вспомнить, что имя музы истории Клио буквально означает «дарующая славу».
Понятно, что в ту героическую эпоху слава в первую очередь была связана с подвигами на поле брани. В «Слове о полку Игореве» дважды говорится о русских воинах, которые ищут себе чести, а князю — славы (сначала Буй тур Всеволод говорит о своих дружинниках: «А мои-то куряне — опытные воины… сами скачут, как серые волки в поле, ища себе чести, а князю — славы», а вскоре и сам создатель «Слова» так описывает начало схватки русского войска с половцами: «Русичи великие поля червлеными щитами перегородили, ища себе чести, а князю — славы»), а завершается все это произведение выразительной фразой: «Князьям слава и дружине», подчеркивающей, что и рядовые воины оказались причастны княжеской славе. Чуть выше автор «Слова» прямо указывает, что князья-предводители похода все-таки добыли свою славу:
Аналогичным образом и определенная часть русских былин после изложения ратного подвига того или иного героя также содержит прямое указание на прославление его в потомстве. Так, например, про главного героя отечественного богатырского эпоса в былинах говорится: «Тут же Илье Муромцу да е славу поют» или «Тут старому славу поют»[523]. То же самое говорится и про Алешу Поповича: