Дажьбог - прародитель славян

Когда тщеславные устремления духовной и светской власти породили идею «Москва — третий Рим», то и в ней сквозь богословскую аргументацию периодически проглядывала солярная символика, продолжавшая влиять на ее создателей на подсознательном уровне. Обращаясь в 1514–1520 гг. к «великому князю, светлосияющему в православии христианскому царю» Василию III, Филофей писал ему: «И вот теперь третьего, нового Рима, державного твоего царства святая соборная апостольская церковь во всех концах вселенной в православной христианской вере по всей поднебесной больше солнца светится. Так пусть знает твоя державность, благочестивый царь, что все православные царства христианской веры сошлись в едином твоем царстве: один ты во всей поднебесной христианам царь»[466]. Если Филофей сравнивал с дневным светилом пребывающую в Третьем Риме русскую православную церковь, то его последователи быстро стали отождествлять с солнцем саму Русь или ее столицу. Так, например, автор «Казанской истории», посвященной взятию этого города Иваном Грозным, пишет: «И воссиял ныне стольный и прославленный город Москва, словно второй Киев, не посрамлюсь же и не провинюсь, если скажу, как Третий новый великий Рим, воссиявший в последние годы, как великое солнце, в великой нашей Русской земле…»[467]

Мы видим, что источники в различном виде многократно фиксируют идею о светоносности Руси, причем последнее качество нашей страны напрямую связано с дневным светилом. Данное обстоятельство, странное на первый взгляд, объясняется в свете приводившегося выше вывода А. Е. Лукьянова о том, что в условиях родового сознания «общим первопредком выступают сам род и занимаемая им территория». В силу этого светоносность и вытекающая из нее святость первопредка Дажьбога естественным образом распространялась не только на славян — его потомков, но и на занимаемую ими территорию. Независимым от русского материала подтверждением именно такого пути развития мифологического мышления является Дажбожья земля у полабских славян, речь о которой шла в первой главе.

Идея эта присутствует и у некоторых других индоевропейских народов в восточной части их расселения: «В хорезмских глоссах XIII в. («Книга о клятве») засвидетельствовано слово xvarazm «хорезмиец»; в ряде других языков известно название Хорезма — авест. xvairizam, др. перс. huvarazmis, др. греч. Χωρασμιη. Вторая часть этих названий содержит элемент со значением «земля» (ср. авест. zam-, др. перс. zam- и др.). Первая же осмысливается то как в связи с солнцем (ср. авест. hvare — «солнцем», мл. авест. huro при вед. svar, suvar, surua- и т. п.), то в связи с едой, пищей (авест. хvarenа-, ср. хvаг — «есть», «насыщаться»). <…> В этом случае понимание Хорезма как «Солнечной земли» становится не только возможным, но и очень вероятным»[468].

Следы солнечного мифа в казачьей песне

Завершая обзор фольклорных источников, испытавших на себе мощное влияние основного мифа славянского язычества, следует привести записанную на Волге, практически на другом по сравнению с Архангельском конце Руси, казацкую песню из так называемого разинского фольклора:

Ах туманы вы, туманушки,
Вы туманы мои, непроглядные,
Как печаль, тоска ненавистны!
Изсушили туманушки молодцов,
Сокрушили удалых до крайности!
Ты взойди, взойди, солнце красное!
Над горою ты взойди, над высокою,
Над дубравою ты взойди, над зеленою,
Над урочищем доброго молодца,
Что Степана свет Тимофеевича,
По прозванью Стеньки Разина.
Ты взойди, взойди, красно солнышко,
Обогрей ты нас, людей бедных:
Мы не воры и не разбойнички,
Стеньки Разина мы работнички;
Мы веслом махнем — корабль возьмем,
Кистенем махнем — караван собьем,
Мы рукой махнем — девицу возьмем[469].