Дажьбог - прародитель славян

Если высказанное нами предположение верно и миф о происхождении нашего народа от Дажьбога действительно является основным мифом славян язычества, то он должен был не только предопределить всю жизнь наших предков, но и найти отражение в различных сторонах их духовной и материальной культуры. В свете этого мифа становится понятной буквальная пронизанность солнечным светом повседневного крестьянского быта XIX–XX вв., основанная на сопричастности нашего народа светоносному началу (данный материал будет приведен в другой книге — «Культ солнца у древних славян», готовящейся сейчас к изданию). Однако следов основного мифа, если он действительно был основным, должно быть гораздо больше, и его отголоски должны нам встречаться на протяжении тысячелетия не только в этнографических данных и детском фольклоре. «Повесть о Петре и Февронии Муромских», написанная Ермолаем-Еразмом, начинается с пересказа ветхозаветного предания о сотворении мира богом, но, когда речь доходит до сотворения им человека, средневековый автор неожиданно отступает от библейского текста: «И на земле же древле созда человека по своему образу и от своего трисолнечьнаго божества подобие тричислено дарова ему: умъ, и слово, и дух животен»[444]. Трисолнечное божество, внезапно появляющееся у отечественного средневекового писателя, напрямую перекликается с «трисветлым солнцем» «Слова о полку Игореве», являющимся, как было показано выше, явным пережитком славянского язычества. То, что это трисолнечное божество дает созданному им человеку три дара, живо напоминает нам значение эпитета бога солнца Дажьбога как «дающего бога», «бога-подателя». Весьма показательно, что одним из этих божественных даров человеку оказывается «дух животен». Все эти факты свидетельствуют о том, что при создании данного фрагмента «Повести» Ермолай-Еразм в начале XVI века сознательно или неосознанно воспользовался старыми языческими представлениями о Дажьбоге. Обращают на себя внимание и два других дара трисолнечного божества человеку — ум и слово. На материале сравнительного изучения индийской и иранской традиции исследователи давно сделали вывод о существовании в эпоху если не индоевропейской, то, во всяком случае, индоиранской общности триады «благая мысль — благое слово — благое дело». В более поздние эпохи предписание неукоснительно соблюдать это неразрывное единство мысли, слова и дела встречается нам как в буддизме, так и в зороастризме. Неуклонное следование этому единству оказывается залогом духовного развития в этих религиях и, если взглянуть на проблему более глобально, естественным образом обеспечивает следование человека путем Правды, этого частного выражения вселенского закона на земном уровне. Поскольку представления об этом универсальном перво-принципе восходят ко временам индоевропейской общности, то можно предположить, что и представления о неразрывном триединстве мысли, слова и дела восходят к той же эпохе.