Давид Сасунский

— Эх, Джалали! — сказал он. — Я был уверен, что конь отца моего понесет, меня в бой с Мсра-Меликом, поможет мне одержать победу над врагом, а ты меня ударил!

Тут Конек Джалали заговорил человечьим голосом:

— Как я в бой тебя понесу, Давид? Посмотри на меня! Что со мной сталось? Когда отец твой умер, твой безжалостный дядя заточил меня в темной конюшне, ни разу грязь и пыль с меня не счистил, я уж позабыл, что такое скребница!

Подошел к Коньку Джалали Давид, обнял его за шею и поцеловал в лоб. Потом воду подогрел в котле о семи ушках, взял целый пуд мыла, вымыл Конька Джалали, вычистил, причесал его, засыпал ему в кормушку семь пудов ячменя и сказал:

— Я — твой хозяин. До сих пор никто тебя не мыл и не чистил, с этого дня я стану чистить тебя и мыть!

Взял Давид отцовского коня за повод и вывел из конюшни, а затем обратился к дяде:

— Дядя Оган! А теперь отдай мне отцовское перламутровое седло.

Отдал ему Горлан Оган перламутровое седло.

— Давид! — сказал он. — Отец твой, когда коня седлал, подпруги затягивал, на дыбы коня подымал. Коли в силах ты поднять коня на дыбы — иди в бой, коли не в силах — не ходи!

Взял Давид перламутровое седло, оседлал Конька Джалали, затянул подпруги, коня на дыбы поднял и сказал:

— Дядя! А теперь отдай мне отцовский меч-молнию.

Горлан Оган ему на это ответил:

— Меч-молния воткнут в кувшин с дегтем. Мгер вытащил его оттуда с трех раз. Коли в силах ты вытащить из дегтя меч — иди в бой, коли не в силах — не ходи!

Давид схватил отцовский меч за рукоять, дернул, вытащил из дегтя и привязал к поясу. Меч был до того длинный, что по земле волочился.

— Дядя! — сказал Давид. — А теперь отдай мне отцовский Ратный крест.

На это ему Горлан Оган ответил так:

— Ратный крест я отдать тебе не могу. Коли ты достоин носить его — он сам снизойдет к тебе на плечо, коли не достоин — он к тебе не снизойдет, и в бой ты тогда не ходи!

По воле божией Ратный крест снизошел на правое плечо Давида.

Сел Давид на Конька Джалали, затрубил в отцовскую трубу и погарцевал перед отчим домом. На площади собрались сасунцы. Поглядел, поглядел на Давида Горлан Оган, сердце у него сжалось, заплакал он и запел:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Душа болит у меня… Ох, как мне жаль!
Старинных доспехов сасунских — ох, как мне жаль!
Оружья старинного нашего — ох, как мне жаль!
Мне жаль, ох, как жаль разлучаться с борзым конем,
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Разлучаться с борзым конем!
Мне жаль, ох, как жаль расставаться с булатным мечом,
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Расставаться с булатным мечом!
И как же мне больно и тяжко прощаться с крестом,
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Как тяжко прощаться с крестом!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«Что же это такое? — подумал Давид. — Дядя сасунскими доспехами и оружием дорожит, а молодцом сасунским не дорожит?..»

Простодушный Давид не догадывался, что Горлан Оган самое горькое свое сожаление приберег для конца песни:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Мне до́ смерти жалко Давида — всем молодцам молодца.
Красу и гордость Сасуна — всем удальцам удальца!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Смутился Давид.

— Дядя, милый, не сердись на меня! — воскликнул он. — Я на тебя обиделся и чуть было не поднял молнию-меч. Я не знал, что ты помянешь меня напослед. Но теперь я уразумел, что Давид для тебя дороже сасунских доспехов.

Сказавши это, Давид сошел с коня и поцеловал дяде руку, а дядя поцеловал его в лоб и благословил. Давид затрубил в старинную отцовскую трубу, и тут сасунцы — и стар и млад, парни и девушки — обступили Давида и песню запели:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Давид! Оставайся с нами и не ходи никуда!
Не расставайся с нами, милый Давид, никогда!
Мы станем тебя лелеять, воду на руки лить,
Яствами всякими потчевать, сладким вином поить.
Давид! Оставайся с нами и не ходи никуда!
Не расставайся с нами, милый Давид, никогда!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Давид сел на коня, молвил: «Хлеб, вино, вездесущий господь…», затем обернулся к народу и запел:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀