Давид Копперфильд. Том I

— Он чтобы стал писать об этом! — воскликнула миссис Марклегем, качая головой и обмахиваясь веером. — Вы, сударь, видно, мало знаете моего бедного Джека Мэлдона, раз задаете такой вопрос. Чтобы он мог это сказать!.. Никогда! Он скорее даст привязать себя к хвостам четырех диких коней и разорвать себя на части…

— Маменька… — попробовала остановить ее миссис Стронг.

— Анни, дорогая моя, — оборвала ее мать, — прошу вас раз навсегда не вмешиваться в то, что я говорю, кроме тех случаев, когда вы собираетесь подтвердить мои слова. Вам известно так же хорошо, как и мне самой, что ваш кузен Мэлдон готов скорей быть разодранным на куски не только четырьмя конями, как почему-то сорвалось у меня с языка, а любым количеством диких коней, чем пойти против планов доктора Стронга.

— Вернее сказать, планов Уикфильда, — заметил доктор, поглаживая себе лицо и с покаянным видом поглядывая на своего советника. — Собственно говоря, планы эти наши общие с ним. Я лично высказал только ту мысль, что место для Мэлдона нужно приискать «здесь или за границей».

— А я, — прибавил с серьезным видом мистер Уикфильд, — сказал, что лучше «за границей». И беру на себя ответственность за это.

— О, зачем говорить об ответственности! — воскликнул Старый Полководец. — Все было сделано с наилучшими намерениями, дорогой мистер Уикфильд. Да, с наилучшими, — мы все это прекрасно знаем. Но если бедняжка не может там жить, то, повторяю, он скорее умрет, чем пойдет против планов доктора. Я знаю Джека, — тихо проговорил Старый Полководец пророческим тоном, в котором сквозила печаль.

— Ну что ж, мэм, — с веселым видом заговорил доктор, — я вовсе не такой уж фанатик своих планов и сам могу менять их. Если мистер Джек Мэлдон приедет по болезни домой, то мы не позволим ему вернуться снова в Индию и постараемся отыскать для него более подходящую службу на родине.

На Старого Полководца великодушные слова доктора произвели такое сильное впечатление (о, конечно, он их ее ждал и не добивался!), что он смог только произнести: «Подобное великодушие похоже именно на вас». Тут она начала целовать ручку веера и кокетливо похлопывать им по руке своего добрейшего зятя. Вслед за этим маменька принялась нежно журить свою дочку Анни за то, что она не проявляет чувства благодарности к своему мужу за доброту, оказанную им, — конечно, ради нее, — товарищу ее детских лет. Кончил Старый Полководец тем, что сообщил нам некоторые подробности о других членах своего семейства, которые, видимо, также были достойны поддержки.

Все время, пока она ораторствовала, ее дочь Анни сидела молча, потупив глаза в землю. Мистер Уикфильд не сводил с нее глаз. Мне кажется, ему и в голову не приходило, что кто-нибудь может следить и за ним самим, до того он был поглощен своими собственными наблюдениями и мыслями, связанными с ними. Но когда миссис Марклегем наконец замолчала, он спросил ее, что именно пишет мистер Джек Мэлдон о себе и кому он пишет.

— Да вот оно, это самое письмо, — промолвила маменька, беря его через голову доктора с камина. — Тут он, милый, жалуется и самому доктору… Где же это место?.. Нашла. «К сожалению, должен сообщить вам, что здоровье мое в очень плохом состоянии, и я боюсь, что буду принужден временно вернуться на родину. Это единственная надежда поправить свое здоровье». Ясно, что для бедняги это, конечно, единственная надежда поправиться. Но в письме к Анни это еще яснее сказано… Анни, покажите-ка мне еще ваше письмо.

— Не сейчас, маменька, — вполголоса взмолилась та.

— Дорогая моя, вы в некоторых отношениях самый странный человек на свете, и до чего только вы равнодушны к горестям вашей cобственной семьи! Я уверена, что мы так никогда ничего и не узнали бы об этом письме, не потребуй я его от вас. Неужели, душа моя, вы думаете, что этим вы оказываете доверие своему мужу? Удивляюсь! Вы не так должны были бы поступать.

Анни неохотно достала письмо, и когда я передавал ею миссис Марклегем, то видел, как дрожит рука ее дочери.

— Теперь отыщем это место, — проговорил Старый Полководец, надевая очки. — «Воспоминание о былых днях, любимая моя Анни…» и так далее. Нет, не то… «Милейший старый проктор…» Кто бы это мог быть?.. До чего неразборчив почерк у вашего кузена, Анни!.. Ах я, старая дура! Да ведь это не «проктор», а «доктор»! «Милейший»! Да какой еще милейший!

Тут маменька снова с помощью своего веера послала воздушный поцелуй доктору, а тот глядел на нас, безмятежный и довольный.

— Ах, вот наконец это место! — обьявил Старый Полководец. — «Вы не будете удивлены, Анни, когда скажу вам, что, выстрадав столько здесь, я решил во что бы то ни стало уехать отсюда. Если будет возможно, возьму отпуск по болезни; если не добьюсь этого, совсем выйду в отставку. То, что я вытерпел в здешних местах и продолжаю терпеть, просто невыносимо…» А не будь великодушного порыва этого лучшего из людей, — закончила маменька, снова посылая доктору воздушный поцелуи своим веером, — невыносимо было бы и мне думать о муках бедного Джека.