Читаем Давид Бек полностью

Паришан была дочерью священника и хоть не умела читать, но была довольно развита. В ней еще сохранилось многое от воспитания, полученного в родительском доме, а главное — отношение к жизни. Армянские девушки в гаремах разных мэнгу, апагу, арзу, батыев и других монгольских владык очень часто исполняли роль своеобразных апостолов христианства, вместе со своей красотой и чувствительностью вносили в палаты царей-идолопоклонников также и христианский дух. Однако изуверство магометан убивало в армянках это рвение, ценой огромных усилий и жертв они смогли только сохранить свою веру, и то втайне. Паришан осталась армянкой и христианкой. Об этом знала одна Зубейда, тоже в душе не изменившая своей вере. Эта прочная духовная связь подружила госпожу со служанкой. Потому-то Зубейда-ханум так смело, не таясь, раскрывала перед Паришан свою душу.

Покончив с укладкой волос на затылке, Паришан принялась укладывать локоны и на лоб.

— Эти завитушки как раз во вкусе хана, — заметила она, ловко перебирая волосы. — Помнишь, в прошлый раз он сказал: «Эти кудряшки очень идут тебе». Я не забыта его слов.

— А я ничего не помню, — печально приговорила Зубейда.

«Прошлый раз» было шесть месяцев назад, после чего хан ни разу не навестил свою жену. Только нынче ночью дошла до нее очередь… Накануне, да и то очень поздно, евнух дал ей знать о желании гаремного владыки.

— Ну скорее, не мучай меня, — сказала Зубейда, которой надоели чрезмерные старания служанки.

— Сейчас, сейчас, — ответила та, — вот еще брови накрашу басмой, подсурмлю глаза, одену, и ты готова.

Паришан обмакнула перо в какую-то жидкость и принялась искусно красить ей брови, и без того достаточно темные. Но следовало придать им дугообразную форму, слегка удлинить у висков, а на переносице соединить

Вдруг раздался сильный грохот. Оконные стекла задрожали. От неожиданности и испуга Зубейда вздрогнула, и линия брови получилась кривой.

— Ах, боже мой, да что же эти такое! — с досадой вскричала Паришан, увидев, что все ее старания придать бровям госпожи надлежащую форму пропали даром. — Но я не виновата, если бы ты так не испугалась и держала голову прямо, моя рука бы не дрогнула. Ничего, сейчас сотру… и следа от линии не останется. Но ты уже больше не пугайся и не вздрагивай, когда еще раз загрохочут пушки.

— Постараюсь, — грустно промолвила Зубейда. — Я даже не имею права вздрагивать от грома и молнии, когда меня наряжают для моего властелина. Я предмет, лишенный чувств. Хоть светопреставление начнись, я должна задушить в сердце страх и ужас и быть готовой развлекать его. Такова наша участь, Паришан. Посмотри, там, на улицах, текут кровь и слезы. Обняв детей, матери плачут, умоляют пощадить невинных младенцев, не убивать. Там сабля врага сеет смерть, а что происходит здесь?..

— А здесь готовится жертва для утоления звериных страстей деспота, — ответила служанка, не сдержавшись.

Она намочила тряпочку и стала осторожно стирать со лба госпожи черную линию. С бровями было покончено, оставались глаза. Она окунула костяную спицу в маленький мешочек с черным порошком сурьмы и умело провела ею вдоль обеих век, обрамляя глаза в черную миндалевидную оправу. Однако и сурьма не дала эффекта, слезы смывали, уносили ее.

— Ну, ничего, — сказала Паришан, откладывая в сторону спицу. — Глаза у тебя и так черные, и ресницы достаточно густые, не нуждаются в сурьме. Теперь оденемся. Рубашку поменяем, очень уж она плотная и длинная. Надо бы покороче и попрозрачнее, чтобы видны были все прелести.

— Я ненавижу этот позор…

— Это уж как тебе угодно. А одеться надо так, как нравится хану…

У Паришан была своя цель — представить Зубейду в самом соблазнительном виде, чтобы этой ночью занять, отвлечь внимание хана. А потом? Потом она уже знала, как ей действовать..

Зубейда не сопротивлялась, словно бесчувственная кукла, она позволяла делать с собой все, что угодно. Она знала гаремные правила, против которых бесполезно было роптать.

Паришан облачила ее в шелковую розовую рубашку с набивными фиолетовыми цветочками, ворот которой украшали жемчуга. Края рукавов были отделаны мелкими золотыми бусами, a на подол рубашки нашиты золотые монеты, позвякивавшие при каждом движении. Разрез рубашки обнажал высокую белую грудь с искусственными родинками… Поверх рубашки она надела короткую голубую безрукавку из бархата, плотно прилегающую и обрисовывающую ее формы. Туалет довершали несколько пышных шальвар, надетых друг на друга и имеющих форму юбки. Сшитые словно из прозрачных облаков, они позволяли различить чудо естества… По краям шальвар шириной в четыре пальца шли мелкие серебряные и золотые монеты. Колени оставались неприкрытыми.

— На лодыжках будут черные бусы. К белой коже очень идет черное, — сказала Паришан.

— А что идет к черному сердцу?.. — с горечью спросила Зубейда.

— Вон то красное ожерелье из крупных кораллов, — засмеялась Паришан.

— Что ж, ты права. Нам приходится всю боль души, все сердечные раны скрывать под яркими побрякушками…

На глаза Зубейды вновь навернулись слезы

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917, или Дни отчаяния
1917, или Дни отчаяния

Эта книга о том, что произошло 100 лет назад, в 1917 году.Она о Ленине, Троцком, Свердлове, Савинкове, Гучкове и Керенском.Она о том, как за немецкие деньги был сделан Октябрьский переворот.Она о Михаиле Терещенко – украинском сахарном магнате и министре иностранных дел Временного правительства, который хотел перевороту помешать.Она о Ротшильде, Парвусе, Палеологе, Гиппиус и Горьком.Она о событиях, которые сегодня благополучно забыли или не хотят вспоминать.Она о том, как можно за неполные 8 месяцев потерять страну.Она о том, что Фортуна изменчива, а в политике нет правил.Она об эпохе и людях, которые сделали эту эпоху.Она о любви, преданности и предательстве, как и все книги в мире.И еще она о том, что история учит только одному… что она никого и ничему не учит.

Ян Валетов , Ян Михайлович Валетов

Приключения / Исторические приключения