Давид

Трансгендер налил себе горячего чая и укутался в плед. Он был очень красив – этот трансгендер. У него были длинные черные вьющиеся волосы, густые ресницы, широкие брови, чувственный рот. Очень красивое, атлетически сложенное тело и одинокая душа.

– Как-то холодом повеяло в нашей галерее, – заключил политик.

На стенах картинной галереи портреты старинных эпох висели между картинами современного искусства. Полная смесь из стилей, жанров, времен. Глаз наблюдателя уставал от хаотически развешанных полотен Гейнсборо, Караваджо, Джорджоне, Климта, Мухи, Верещагина, Шагала, Сораямы, Валледжо, которые собрал здесь, наверное, пьяный куратор выставки.

– А вот интересно, – прервал молчание музыкант. – Эти картины как-нибудь кто-нибудь сортировал или все – в одну кучу? Немножко непонятно – в какой мы эпохе находимся? Сплошной сюр!

– Ха! Хороший вопрос! – отреагировал политик.

– Навертел тут куратор знатно – одно отборное говно среди истинных, редкостных жемчужин. И, главное, непонятно: о чем эта выставка? О чувствах, мыслях, природе, человеке? Или вообще о красоте и безобразии? Непонятно. Надо думать, – заключил музыкант.

– Слушай, а по паспорту какой у тебя пол? – поинтересовался политик.

– А тебе не все равно, какой у меня изначальный пол?! – огрызнулся трансгендер.

– Послушайте, я нашел Толстого! Вместе с Достоевским! – радостно прокричал философ.

– Кто это такие? Все про все трубят – я не читал ни Толстого, ни Достоевского, Шагала вашего не знаю, – удивился музыкант.

– Нашел! Нашел! Мои жемчужины! Истинные мои друзья! Никогда не предадут! Никогда, – философ наглаживал обложки старых книг и чихал от вдыхаемой пыли. – Апчхи! Апчхи!

– Слушайте, нам надо как-то организовать свой ночлег в этом… сарае. Какое-то странное чувство тревоги у меня, – поделился сокровенным политик. – Какой-то апокалипсис!

Вы где-нибудь видели, чтобы люди ночевали в картинной галерее сто дней? А?

– Да. Действительно, не припомню такого, – ответил трансгендер. – Я когда-то работал в библиотеке библиотекарем. Все как у всех библиотекарей: книжки, регистрация, учет, переучет, архив. Выезды в подшефные библиотеки, работа в архивах, командировки в регионы, зарубежные командировки. На собраниях красивые мысли, облеченные в твердые переплеты. …И никакой живой жизни. Никакой… Пустота. И одни сплошные злобные бабы! У одних не было секса вообще – то есть забыли, как выглядит член. У других были мужья – но это были несчастные личности. Забитые, запуганные мужчины. Третьи были стопроцентные ведьмы. Такие садюги, которым нравилось давить людей, уничтожать, унижать! Вот этих злобных тварей я больше всего возненавидел за их стервозность и ум их, обращенный во зло! Возненавидел баб-уродов, баб-психов!

Ты с ней и ласково говоришь, и пытаешься остудить пыл – никакого эффекта! Один холод. В общем, не поддающиеся перевоспитанию! Ха-ха-ха! Я всю жизнь любил книги и сейчас их люблю, но тридцать пять баб в одном коллективе в течение десяти лет десять часов каждый день на работе – я возненавидел баб всей душой! И всем телом своим! Так не должно быть! Но так есть! Так есть везде! Потому что везде одно и то же. И я терпел, терпел из любви к книгам, а потом плюнул. Надо развиваться! Надо познавать горизонты! Эх, мужики, надо выпить…

– Во! Точно! У кого что есть?! Давайте согреемся, а заодно отметим наше знакомство! – весело подхватили все мужчины.

И на столе образовалось такое знакомое поле из бутылок и бутылочек различного цвета и формы.

– А я со своей познакомился в университете, – начал исповедоваться политик. – Так банально. Всё как у всех: дети, работа, продвижение по карьерной лестнице. Вступил в партию – и вот, поздравьте меня, сенатор на самом верху! – Тычет пальцем в небо и смеется.

– Ну а что изменилось в твоей половой жизни? – резонно спросил трансгендер.

– Ну… Как это… Девки молодые сильно нравятся. В бане… Там то-се…

– Ты себе наврать можешь, мне-то не ври, – устало проговорил трансгендер. – Раз через раз… И то… Когда тебя сильно напугают… сиськами четвертого размера!

– Ты это про что? – испуганно задал вопрос политик.

– А про то самое…

Политик опустил глаза.

– Ладно. Мы поняли друг друга… А что скажет философ? – с улыбкой произнес трансгендер.

– Я? – искренне испуганно уставился философ в очках. – А что я? Я… я… всю жизнь работаю.

– Да мы это поняли, что ты весь в искусстве, весь в культуре. Так сказать, на передовой, в авангарде защищаешь бастионы нетленного искусства…

– …Прошу заметить – настоящего искусства!

– А вот здесь поподробнее!

– Ну, друзья мои, настоящее искусство – это не шоу-бизнес! Настоящее искусство – это…

– Ты хочешь сказать, что это – отшельники, которые отдают себя на заклание, словно овцы?