Давайте напишем что-нибудь

Я думаю, ни для кого тут особенно не секрет, что именно такой вот срез жизни и был предложен бесконечно и безнадежно любимым мной читателям в предшествующих главах. Но неймется некоторым из бесконечно и безнадежно любимых мною читателей. Режь смелее, – требуют они, – забирай глубже, дорогой художник слова! И ничего не бойся, ибо мы с тобой. Ах, соблазнительны сладкие эти речи – соблазнительны, да опасны… Или я не знаю вас, бесконечно и безнадежно любимые мои? Со мной-то вы со мной, но это лишь до тех пор, пока я держу себя в руках. А чуть послабление какое – поминай вас как звали! Предадите вы меня и продадите за полпакетика сухариков с чесноком… И потом будете всей разъяренной толпой топтать ногами мой плоский, как расхожая шутка, компьютер да приговаривать: «Вот тебе, дорогой художник слова, от благодарных современников!» Ибо такова уж ваша читательская природа, бесконечно и безнадежно любимые мои: сегодня нежно приласкать, а завтра грубо отпихнуть от себя, чтобы прямо тут же, без всякого стеснения, уйти в кусты с каким-нибудь Иваном Петровичем Сидоровым-Бек из города на Оби, описавшим без прикрас, но с подробностями половую жизнь несовершеннолетнего малярийного комара. Она-то, на самом-то деле, и интересует вас в первую очередь. Впрочем, в вину вам это, конечно, ставить глупо: откуда же было взяться у вас панорамному мышлению, которое только у писателя и может быть?

А стало быть, не клянитесь мне в верности: верных читателей не бывает на свете! И не просите меня ни резать смелее, ни забирать глубже – давайте я уж сам разберусь и насчет резать, и насчет забирать. Как-нибудь да разрежу, куда-нибудь да заберу: мне, прошу поверить, оно не впервой – резать и забирать! На моей совести этих порубанных уже и не счесть. Впору песню затягивать: «Сколько я зарезал, сколько я убил!» А совесть все равно кристально чиста – что твой родник, ибо высокие, как башни, цели искусства оправдывают его же низкие, как табуретки, средства.

Так что не привередничайте-ка вы в пути, бесконечно и безнадежно любимые мои. Я-то уж дорогу знаю. А придет время – так вперед скакну, как вам вперед скакать и не снилось! Вот прямо сейчас уже скакну – предупреждаю тех, у кого ноги слабые. Потому что у меня лично ноги сильные – ровно у страуса. Не успеете оглянуться, как я уже сильными этими ногами всех вокруг истоптал, а сам впереди – прогуливаюсь по земляничной поляне!

Вися посреди Токио в миллиметре от тротуара, Умная Эльза ожидала ответа Японского Бога. Но дни проходили за днями, недели за неделями – молчал Японский Бог. «Чтоб ему пусто было! – время от времени думала Умная Эльза. – Это просто неприлично – так долго задерживать ответ… Некоторые все-таки ужасно неаккуратны в переписке: пошлешь им срочное письмо, а они – ни гугу, причем годами! Интересно, со всеми богами так переписываться или только с этим?»

Вися посреди Токио в миллиметре от тротуара, Умная Эльза сильно мешала прохожим. Некоторые из них – те, которым полагалось ходить по соответствующей улице чаще других, – постоянно возмущались, по-японски спрашивая Умную Эльзу, чего это она тут развиселась. Но она висела себе и в ус не дула (за время висения у нее выросли густые кавалерийские усы), потому что у нее было дело: Умная Эльза ждала письма. Кстати, некоторым прохожим – тем, что повежливее, – она прямо так и отвечала: жду, говорила, письма, непонятно, что ли? Кто понимал, кто нет, но уж до этого-то Умной Эльзе совсем дела не было.

На третий день к месту висения Умной Эльзы пришла Ы Е. Пришла и отныне стала приносить Умной Эльзе всякие японские гадости в горшочках – от этих японских гадостей у Умной Эльзы постоянно болел живот. Время от времени она просила Ы Е приносить ей что-нибудь другое, раз все равно, дескать, взялась приносить, но Ы Е как носила одни японские гадости, так носить их и продолжала. В этом специфика национальной кухни, любила говорить она, – и Умной Эльзе приходилось смиряться, с трудом пережевывая длинные вязкие водоросли и компактные хрусткие тельца юных морских коньков-горбунков.

Так и шло время, пока однажды к висящей над тротуаром Умной Эльзе не подошел один милый прохожий и не предупредил ее, что Ы Е обожает травить собственноручно приготовленными ядами кого ни попадя. Умная Эльза сразу же смело предположила, что японские гадости, которыми кормила ее коварная Ы Е, были отравлены. Чтобы предотвратить дальнейшее воздействие ядов на организм, Умная Эльза – воспользовавшись щедро предложенной помощью и зондами незнакомца – быстро, но тщательно сделала себе промывание желудка, и опасность отступила на второй план. Когда опасность это сделала, на первый план немедленно выступил гнев в адрес Ы Е. И стоило только Ы Е в очередной раз поднести Умной Эльзе горшочек с зельем, та сказала ей буквально следующее:

– Катись-ка ты отсюда со своими ядовитыми горшочками, старая жаба!