Давайте напишем что-нибудь

Воспитанная дама в сиреневом кимоно – в соответствии с древней японской традицией – сделала вид, что ничего не произошло, однако о ее подлинном отношении к высказыванию Умной Эльзы можно было судить по некоторым незаметным глазу европейца деталям: в частности по тому, с какой яростью она разодрала на себе кимоно… – и не только на себе, но и на Умной Эльзе, а также на двух соседках, которых специально для этой цели быстренько навестила.

Отлично понимая: даме в разодранном сиреневом кимоно было бы неприятно сознавать, что гостья оказалась невольной свидетельницей ее гнева, – Умная Эльза (словно бы действительно ничего не случилось!) вошла в дом, отыскала плоскую подушку, измазанную чем-то сладким, и – чтобы не садиться непосредственно на гадкую эту подушку – присела на корточки рядом с ней, вперив взгляд во внешнюю, повернутую к ней, сторону бумажной ширмы ручной работы. На ширме, как об этом свидетельствовала надпись, был изображен третий глаз. «Первый и второй глаз, – следовало из той же надписи, – при желании можно увидеть на внутренней стороне ширмы».

– Какая прелесть! – сказала Умная Эльза, стараясь поскорее забыть о третьем глазе, взгляд которого переворачивал в ней все ее естество.

– Это мой… наш младший написал, Кикимото, хотя бумагу вощила я, – конфузливо потупилась дама в разодранном сиреневом кимоно. – Для рисунка на ширме он воспользовался тонкой кистью из волосков с затылочно-височной части годовалого хорька, обитающего в юго-западной части провинции Ю, а также органическим красителем, добытым Кикимото во время сражения на острове Сикоку из собственной крови… У него голубая кровь, – с достоинством закончила она.

– А Кикимото помнит… Его? – осторожно, стараясь не разрушить тихой поэзии вяло текущего мгновения, спросила Умная Эльза.

– Забудешь Его, дожидайтесь! – оглушительно расхохоталась дама в разодранном сиреневом кимоно. – Наплодил сорок человек детей и пустил по миру! Я тут одна из кожи вон лезла, чтобы дать всем им приличное образование… Тридцать девять адвокатов и один художник – это Вам не шутки!

Тут дама в разодранном сиреневом кимоно опять захлопотала:

– Ой, что же Вы чай-то совсем не пьете! – И из специального чайника она осторожно капнула зеленого чаю в чашку, стоявшую перед Умной Эльзой, – только одну каплю. Изловчившись, Умная Эльза просунула язык в чашку – и кончиком языка ей, в конце концов, удалось коснуться капли. Напиток был ароматным и обжигающим.

С ожогом третьей степени Умную Эльзу доставили в ближайшую больницу. Ею оказалась Центральная Токийская. Дама в разодранном сиреневом кимоно любезно проследовала за Умной Эльзой в палату. Там она сразу же украсила стены множеством небольших букетов скромных полевых цветов, заботливо собранных ею по пути.

– Как мило, правда? – залюбовалась дама в разодранном сиреневом кимоно плодами своего титанического труда.

– Мило, – с трудом ворочая распухшим языком, промычала Умная Эльза.

– А я ведь тоже видела Его недавно… издалека, – продолжая прерванный врачами разговор, вернулась к ускользнувшей было теме дама в разодранном сиреневом кимоно. – Он такой же, как и прежде… Боги, они все одинаковые!

– Как Вас зовут? – изловчилась спросить Умная Эльза.

– Ы Е, – запоздало представилась дама в разодранном сиреневом кимоно. – На диалекте токусю буракумин мое имя означает «Тогда, когда мясистые сорняки целиком заполонили собой пространство старого сада, трудно ожидать, что на заросших клумбах вскоре поднимутся крепкие стебли цветов невиданной красы, ибо красота не есть нечто, возникающее само собою, – она представляет собой результат долгого и кропотливого труда многих и многих поколений заботливых рук и любящих сердец».

– Красивое имя! – щедро оценила перевод Умная Эльза.

– Ему бы тоже понравилось, я уверена, – потупилась Ы Е. – Боги такое любят… – Она подпрыгнула до потолка и осторожно поправила один из букетов на гребне восточной стены палаты. – А знаете, почему я не подошла к Нему, когда Он приехал в последний раз, и я была всего в каких-нибудь двух шагах от Него? Я потому не подошла, что подумала: «Да на кой Он мне сдался!»

– Хорошая мысль… – Умная Эльза едва заметно вздохнула про себя.

– Почему Вы едва заметно вздохнули про себя? – тут же спросила наблюдательная Ы Е.

– Да так… – поспешила откликнуться Умная Эльза и, как бы извиняясь, заметила: – Язык очень болит, говорить немножко трудно.

– Так у всех после моего чая бывает, – успокоила ее Ы Е. – Я в эту палату уже как на работу прихожу. Мне даже деньги платить недавно начали – за то, что я ухаживаю за жертвами.

Тут она забралась в рот Умной Эльзы и промыла ей язык настоем полевой ромашки. Потом спросила:

– А Вы с Ним давно знакомы?

Умная Эльза помотала головой.