Давайте, девочки

Он хотел. Она привела его в какой-то замызганный двор, они преодолели гору мусора и оказались перед окошком, заставленным изнутри фанерным планшетом, продырявленным удобно, как стенка в общественной уборной.

– Это мастерская одного художника, – шепнула она, – ты даже не представляешь, какая это развратная сволочь.

Им повезло. «Развратная сволочь» стоял голым на стуле в центре заваленной хламом мастерской в позе Микеланджеловского «Давида», перекинув грязную майку через плечо. Перед ним на помосте, изящно выставив округлый мясистый зад, прогнулась местная Даная и массировала ему бесстыдно торчащий столп совсем не Давидовской миниатюрности.

– Я такая дрянь, я тут просто с ума схожу, я приползаю сюда почти каждый вечер, а потом не могу заснуть, все представляя, – прерывисто зашептала она ему на ухо.

Даная за окном взяла член в рот и завертела задом.

– Смотри, смотри…

– А сама ты хоть пробовала?

– Никогда.

Тут же на мусоре они и попробовали.

Потом гуляли по набережной, наслаждаясь прохладой от реки. Она обескураженно молчала. У лавочки трогательно вздохнула, тяжело, как после двойки по географии:

– Я, наверное, совсем испорченная дрянь, мне так стыдно, но я почему-то… еще хочу…

Они уселись на лавочке и закрепили пройденный материал…

С командировками в Пинск он, разумеется, зачастил. В конце концов она однажды отважилась и согласилась зайти к нему в гостиницу. Она что-то шепнула администраторше, чудом оказавшейся ее соседкой и беспрепятственно их пропустившей. Это – несмотря на строгость безумных совковых порядков, по которым пригласить девушку в номер было невозможно, хотя, к примеру, пассажиру могли впарить билет на двухнедельный пароходный круиз и в двухместной каюте, с любой незнакомой мадам в попутчицах.

– Но только, чур, у нас ничего такогоне будет.

Разумеется, хмыкнул он про себя, вспомнив один из своих «афоризмов»: девушка, идущая к мужчине и думающая, как бы ему не отдаться, не менее порочна, чем та, которая об этом мечтает. Непорочные девушки думают о другом.

Наивность и трогательность, с какими она ему уступила, неумело и покорно отдав свою девственность, были просто невыносимы. А когда все произошло, и она тихим поруганным кутенком заскулила, сжавшись в теплый комочек, Рыжук, испуганно застывший рядом, готов был умереть – от нахлынувших на него жалости и нежности, казалось, не испытываемых им доселе. Ничего такого он ведь не заслужил.

Немного погодя, она зашевелилась. И совсем неожиданно потянула его к себе. Он не поверил, но она хотела еще.

Дальше?.. Дальше в номере обвалился потолок. Сорвалась штора, грохнулся шкаф, вспыхнула и взорвалась лампа, начался пожар, потом с потолка хлынул дождь и засверкали молнии…

Она терзала и истязала его до утра.

Опомнившись, глянула на часы и кинулась одеваться:

– Блин, что я скажу своему мужу. Сегодня он меня точно прибьет… Ты же видел, какой слон эта развратная сволочь…

Она ушла, оставив Рыжука вовсе не раздосадованным. Напротив он был восхищен и благодарен.

Восхищен – с восторгом ощутив это высшее из даримых женщиной искушений: так все выстроить с очередным козлом,чтобы он не только поверил, будто ему – единственному! – подарили самое бесценное – свой первый раз.Да проделав все так артистично и даже умело (что слабо возможно по первому разу, хотя и бывает), еще и вознесли, вселив представление, что исключительно он и только он оказался способен разбудить ее тайный талант…

А благодарен Тончайшей из Проказниц, как он тут же ее для себя обозначил, он остался за урок. И за то, что она призналась в своем плутовстве. Понятно, что это Рыжук отнес исключительно на счет своих личных достоинств: с кем попало она бы так не раскололась.

Такой бы урок сейчас Маленькой!.. Но она слишком спешила, ей было не до того:

– Я же сказала, я позвоню…

5

Худо-бедно, но из штопора с Сеней он как-то выкрутился, переведя машину в пике – или, наоборот, из пике в штопор – как там, у пилотов, правильно?

Но чувство растерянности осталось. Все, конечно, по Системе,но согрешила Малёк все же не вместе с ним,а отдельно.И не по его наводке, не по общему сговору, а самостоятельно. Наверное, раньше, случись это с кем-то из прежних подруг, его такое не очень бы задело. Но тогда он в себе был уверенно она спросила:

– Чего ты щемишься? Это ведь не твоя история, а моя.

Хотя никакой такой уж истории и не было. Он знал. Она и сама ему об этом сказала:

– Сени для меня больше нет.

Он обрадовался, но тут же принялся наставлять:

– Стоп. Ты не торопись. Мы говорили с тобой о породе. Нельзя накапливать в жизни проигрыши. Когда их слишком много, из этого не выпутывается никто.

6

Он все еще надиктовывал ей свое, полагая, что из-за Сени ей это особенно интересно и ловя себя на том, что цепляется за этот интерес.

– Никакой бескорыстной любви нет, – начал Рыжюкас, на что Маленькая тут же приготовилась скиснуть. Но он уверенно вывернул: – Человек по своей природе эгоистичен. И кого бы мы ни любили, мы любим все же для себя.

– Особенно вы.