Давай попробуем вместе

Макс резко обрывает игру, роняет скрипку в футляр и, с размаху усевшись рядом, утыкается лицом в колени. Мы опускаем гроб в мерзлую черную яму.

– Ему там будет холодно, – плача, выговаривает мать, – ему там будет холодно…

– Она рехнулась, бедняга, – слышу я за спиной возбужденный шепот.

Я оборачиваюсь. Женщины замолкают.

– Жаль, – тихо говорит Кирилл, – что не успел узнать, какая сука ему сказала…

– Пойдем, Максик, – помогая вкладывать инструмент в футляр, шепчет Денис. – Это не выход. Господь терпел и нам велел. Надо жить, парень. Назло всему. Надо жить.

– Да пошел ты со своим Господом… – злобно шипит Кирилл, вытаскивая руки из карманов стильной новенькой дубленки.

– Нам надо держаться вместе, – помогая Максу подняться, задумчиво произносит Огурец. – Если мы не поможем друг другу, нам не поможет никто…

– Золотое правило войны.

Они смотрят на меня, и я понимаю, что подумал вслух. Наступившая было тишина взрывается оглушительным ревом труб и барабанного боя. Навстречу движется длинная процессия с военным оркестром. Впереди солдаты в начищенных мундирах несут помпезный дубовый гроб.

– Генерала понесли, – объясняет могильщик и шумно сморкается в красные, заветренные пальцы.

35

Статья Огурца в свежем номере «Новой версии» называлась странно и хлестко: «Поколение «нет». И она была о нас.

«…Поколение NEXT, поколение, выбирающее пепси, презервативы «Дюрекс», доллары и третье тысячелетие… Сколько их, поколений, гордо именующих себя «новыми»…

Но есть одно, существующее параллельно, то, о котором так хочется забыть даже тем, кто с ним незнаком, будто и нет его вовсе. Поколение-призрак. Поколение войны, которой официально нет. Поколение, рожденное, чтобы умереть… И если ты осмелился выжить – нет ошибки страшнее. Ужаснее вдвойне – если ты пытаешься напомнить о себе. Своими ранами. Увечьями. Ночными кошмарами. Пьянством. Наркотиками. Молодостью, брошенной в топку войны, которой нет в бумажках чиновников всех рангов и мастей, кричащих тебе с вершины не то Олимпа, не то айсберга: «Зачем ты здесь?! Ты не должен был вернуться! Потому что у нас ничего нет для тебя: ни пособий, ни лекарств, ни клиник, ни санаториев, ни центров реабилитации… Мы же бедные! Мы – очень бедные избранники большой несчастливой страны. Поэтому лучше, чтобы тебя не было! Чтобы ты не успел рассказать другим, молодым и наивным, о том, что их сегодняшний ура-патриотизм завтра оборачивается для кого-то цинковым гробом, а для кого-то – музыкой шелеста зелененьких купюр в кармане элегантного, на заказ пошитого пиджака… Ну, раз уж ты имел наглость выжить – на, подавись! Вот тебе три сотни рублей, купи себе веревку и мыло…»

Жаль, что, пройдя через нечеловеческие испытания неизвестно во имя чего, не у каждого из нас хватает сил отказаться от этого последнего по-данайски щедрого дара… Но наш тихий уход не замечен и не интересен… Ведь мы обыкновенные ребята – не гении, не знаменитости, не политики… И не их дети. К сожалению или к счастью? К счастью, потому что изо всех сил мы любили своих простых смертных родителей. К сожалению, потому что нас уже нет…»

Я сижу, вглядываясь в заоконный туман, и вижу за ним обугленные сопки. И, улыбаясь, проходят мимо меня в свой последний путь Костик и Сайд, Василий и Гарик…

И, чтобы отогнать эту тянущую тоску, я звоню Огурцу. По телефону его голос похож на голос подростка. Он говорит, что после выхода номера в редакцию позвонили из подмосковного пансионата и сообщили, что готовы принять на курс реабилитации двадцать ребят-«чеченцев», абсолютно бесплатно. Еще – из российско-германского предприятия по производству протезов, и Огурец теперь отыщет Макса. А еще из Министерства печати и информации с предупреждением спецкору Александру Огурцову за «оскорбительные выпады в адрес российской народной власти и государственной политики…».

36

За окном, будто в марте, вовсю долбит неуемная капель. Это дежурство обещает быть спокойным. Вся погрузка-разгрузка прошла днем. Сан Саныч запер двери склада за последним грузчиком. Мы неспешно ужинаем с его любимой «Гжелкой» под телемахаловку, в которой хороший парень Сталлоне мочит плохих, наверное, американских террористов, во всех отведенных для того местах. Я от души ржу над этой бредятиной, а Сан Саныч дуется и твердит, что я мешаю смотреть такой хороший фильм.

Наконец боевик закончился. Понеслись новости, и сексапильная, похожая на Ирку дикторша объявила, что антитеррористические действия в Чечне закончатся очень скоро. Причем говорила с такой уверенностью, точно сама по окончании передачи собиралась брать «АК» и двигать в Грозный прекращать «операцию». Мне стало уже не так смешно, как противно. Я понимаю, что эта девчонка – всего лишь пешка и говорит, как попугай, то, что прикажут. Потому что не хочет получить по симпатичной попке за «оскорбительные выпады в адрес российской народной власти и государственной политики…». Тут же показали, что кого-то представили к награде…