«Давай полетим к звездам!»

А я во все глаза смотрел на пистолет, который лежал на столешнице всего в трех шагах. Если сейчас броситься вперед, схватить пистолет и выстрелить в эту скалящуюся фашистскую морду...

Но тело словно одеревенело. Я не мог пошевелиться и только во все глаза смотрел на оружие.

Помочившись, фриц неторопливо застегнулся, взял “вальтер” со стола и повернулся ко мне.

“Вот и все, - сердце рухнуло вниз. - Сейчас он выстрелит!”

Немец действительно поднял пистолет на уровень лица, прищурив левый глаз.

- Пух! Пух! - он дважды дернул дулом кверху и захохотал.

Фриц еще раз окинул меня взглядом, скалясь, сунул “вальтер” в кобуру и пошел к мотоциклу. Уселся в седло, газанул, выворачивая руль. Развернувшись во дворе, мотоцикл выехал на улицу.

Я стоял, ни жив, ни мертв. Потом принялся торопливо собирать с земли лук и капусту.

Маме и Петьке я, конечно, ничего не рассказал. Сел на ящики из-под картошки в самом уголке погреба и долго сидел, закрыв глаза и опираясь спиной на холодную кирпичную стену.

“Я струсил! - мысли терзали душу. - Я повел себя не как пионер! Трус, трус, трус!”

Ведь мог же, мог схватить пистолет со стола и выстрелить в этого гогочущего фашиста! Так бы сделал настоящий советский пионер. А я струсил!

Я был двенадцатилетним мальчишкой, и мысли у меня были мальчишеские, наивные...

Но с тех пор часто, особенно когда предстояло сделать что-то серьезное или опасное, мне снился черный зрачок направленного на меня “вальтера” и хохочущий белокурый немец. И сердце снова душил ужас...

...Вот и сейчас. Холеный, улыбающийся фашист снова целился в меня...

Я вскинулся, открыл глаза, осмотрелся. В салоне автобуса многие подремывали. Макарин сидел, прислонившись виском к холодному стеклу, и задумчиво смотрел в ночную степь за окном.

Тыльной стороной ладони смахнул холодные капли выступившего на лбу пота. Кошмар из военного прошлого сделался моим проклятьем. Каждый раз, когда мне угрожала опасность, гогочущий белокурый фриц с “Вальтером” являлся из подсознания, топя разум и сердце в ледяной стуже ужаса. Это было не видение, нет, - лишь секундное, меньше -мгновенное ощущение неодолимой жути, неотвратимой беды и смерти. С годами я научился его превозмогать. Но душевная травма, полученная в лихолетье войны, была по-прежнему со мной. Если бы медики, следящие за здоровьем космических экипажей, узнали о моих психологических проблемах, я был бы немедленно отстранен от полета, от космоса, да и от любой опасной работы. Потому что никто не может гарантировать, что когда-нибудь страх не окажется сильнее меня. С первого дня пребывания в отряде космонавтов я жил под двойным  душевным грузом: со “старым” страхом и под страхом быть уличенным в страхе.

Вскоре колонна машин свернула к монтажно-испытательному корпусу на второй площадке - тому самому, в котором когда-то готовили к старту Юру Гагарова и всех остальных наших ребят-космонавтов.

На “двойке” мы надели полетные скафандры “Сокол”. Неуклюже шагая в космической “спецодежде”, прошли через анфиладу комнат, в которой проводится проверка скафандров и систем жизнеобеспечения, в монтажный зал испытательного корпуса. Входные ворота зала были открыты настежь, и за ними толпились провожающие: местные “технари”, командированные на Байконур ученые и специалисты, фото- и киножурналисты. Чуть впереди толпы выстроились в ряд члены государственной комиссии, а еще на шаг ближе к распахнутым воротам испытательного корпуса одиноко стоял у штанги с микрофоном председатель госкомиссии генерал-майор Керимбаев.

- Готовься, Олег, - со смешком шепнул Макарину, - сейчас нас с тобой будут снимать. Для телевидения и для истории.

Макарин весело фыркнул, но все же подобрался и слегка расправил плечи.

- Старайся шагать со мной в ногу, - подсказал я.

- Слушаюсь, товарищ старшина, - улыбка поползла по пухлым губам бортинженера.

- Р-разговорчики в строю! - шутливо рыкнул в ответ. - Ну, пошли!

Не строевым, но четким шагом мы вышли из ворот испытательного корпуса и остановились напротив шеренги членов госкомиссии. Глаза слепили лучи прожекторов и юпитеров, жужжали кино- и телекамеры, там и сям яркими бликами вспыхивали фотовспышки.

- Товарищ председатель Государственной комиссии, - я вскинул ладонь к гермошлему скафандра, - экипаж ракетно-космического комплекса “Знамя-5” - “Лунник-5” к полету готов. Командир комплекса полковник Леонтьев.

Керимбаев едва слышно нервно кашлянул и с легким кавказским акцентом произнес:

- Желаю вам успешного выполнения задания Родины и благополучного возращения на родную Землю.

Он поочередно обнял меня и Олега, а затем сделал шаг в сторону:

- Прошу садиться в автобус, товарищи космонавты. Пора ехать на старт.

Нас мгновенно окружили люди, десятки рук потянулись к нам.

- Товарищи, товарищи! - Генерал от медицины Олег Козенко выступил из-за наших спин и широко раскинул руки. -Никаких контактов с экипажем! Слышите? Никаких! Люди идут в космический полет, а вы!...

Толпа замерла вокруг нас, сомкнув плотное кольцо. Замешательство длилось всего несколько секунд. Потом кто-то из задних рядов зычным голосом крикнул: