Дау, Кентавр и другие

В эти же 50-е годы секретарь парторганизации Института Капицы N был командирован во Францию. Всем нам это ка­залось фактом такого масштаба, таким событием, о котором никто и мечтать не мог. Кстати говоря, N — именно тот чело­век, который начинал свою работу в качестве аспиранта JI.Д. Ландау и в январе 1953 г. на партсобрании при обсужде­нии дела «врачей-убийц» совершил на него публичный донос, заявив, что Ландау абсолютно не интересовался его работой в аспирантуре, поскольку он, N, не еврей. В действительности же N, будучи бездельником, и не пытался показаться на глаза Ландау. Дау же бездельников презирал. По поводу одного из своих близких сотрудников, очень известного физика-теоре­тика, у которого, скорее всего по причинам личного характе­ра, был период застоя в работе, Ландау шутил: «Он скоро зале­зет на дерево и будет там обитать в соответствии с учением Фридриха Энгельса». Ландау имел в виду обязательную для изучения в программах марксизма-ленинизма книгу Энгельса «Роль труда в очеловечивании обезьяны». А о том, что Ландау были чужды какие-либо националистические чувства, и гово­рить не приходится. Достаточно прочитать известную справку генерала Иванова, начальника Первого специального управ­ления КГБ, составленную для Отдела науки ЦК КПСС, где приводятся записи подслушанных («с помощью технических средств») разговоров Ландау. В 1956 г., во время Суэцкого кри­зиса, он обвинял своего близкого ученика и друга в еврейском национализме за сочувствие Израилю, воевавшему на англо­французской стороне против Египта.

Вернемся же к нашему N. Попытки заниматься наукой он быстро оставил и полностью посвятил свою жизнь партийной работе, каковой и занимался до ликвидации компартии в 1991 г. В конце 50-х годов, когда Институт физических проблем пос­ле восьмилетнего перерыва (1946-1954) уже был возвращен Капице, N состоял там секретарем парторганизации.

В это время в Московском университете стажировался мо­лодой французский теоретик, приехавший со своей женой. Каким образом, неизвестно, но N сблизился с этой семьей. В Париж он отправился на стажировку к известному теорети­ку Вижье, активному деятелю французской компартии. Спус­тя несколько месяцев N был срочно отозван в Москву. Извест­но, что Вижье был немало огорчен этим и помогал N решать проблемы, возникшие в связи с неожиданным отъездом. Выс­шая «судебная» партийная инстанция — Комиссия партийно­го контроля — немедленно рассмотрела это дело. Речь шла об исключении его из партии, однако ввиду особых заслуг N на­казание ограничилось снятием его с должности секретаря партийной организации и строгим выговором с предупрежде­нием. Он был также переведен в другой институт.

Перед уходом из Института Капицы сам N так изложил на партсобрании обстоятельства своего «дела»: «Перед отъездом в Париж, — признался он, — я по службе сблизился с фран­цузским стажером МГУ и его женой Мишу, и мы с Мишу полюбили друг друга...» В этом месте исповедь N была прерва­на с места голосом Ольги Алексеевны Стецкой, заместителя Капицы, старой большевички, подруги Н.К. Крупской: «И что в этом плохого?!.» В этом возгласе уже слышалось либераль­ное время Н.С. Хрущева!

«...Мы полюбили друг друга, — продолжал N, — но из-за моего отъезда в Париж наши отношения прервались. Мишу очень переживала разлуку и писала мне многочисленные пись­ма, несмотря на мои предупреждения не делать этого. По-видимому, о наших отношениях стало известно, я был отозван в Москву и наказан высшей партийной инстанцией». Здесь N попрощался с партийной организацией института и больше никогда там не появлялся. Бедная Мишу, хоть и была женой французского коммуниста, не могла поверить, что частные письма могут читаться.

«Дело» N получило большой резонанс в Академии наук СССР. Было созвано специальное совещание секретарей партийных организаций институтов, посвященное усилению бдительности в связи с поездками советских ученых за рубеж. Совещание проводил сам главный ученый секретарь АН СССР Александр Васильевич Топчиев, который номинально был вто­рым лицом в Академии после президента, но фактически уп­равлял ею. Должность главного ученого секретаря была уч­реждена при Сталине, и А.В. Топчиев являлся партийным на­местником в Академии.

Итак, академик Топчиев сообщил историю романа совет­ского ученого с француженкой, не скрыв, что ему известно содержание писем из Москвы в Париж. Эти письма, доложил он, наполнены такими подробностями любовно-интимного характера, что их в приличном обществе даже нельзя повто­рить. В заключение Топчиев произнес фразу, надолго став­шую крылатой: «Измена жене во время заграничной команди­ровки приравнивается к измене Родине». Справедливости ради следует сказать, что А.В. Топчиев был неплохим человеком и сделал очень много для Академии наук.

Под конец лишь заметим, что истории N была посвящена сатирическая поэма очень хорошего физика и поэта Миши Левина. Последние строки ее звучат следующим образом:

Идеен был Володя Продадищев,

Да разложился под конец.