Дашкова

Героиня на сцене, а Дашкова в жизни не замечают, как удобна для окружающих такая позиция. Ведь сколько бы «тетушка» ни порицала «племянника», его разоренной жене она жалует 30 тыс. рублей содержания. Сумма совпадает с долгами Анастасии. «Она, конечно, ни в чем недостатка терпеть не будет».

Можно сколько угодно порицать Екатерину Романовну за желание кормить взрослых детей с ложки, проживать за них их жизнь. Но для самих нахлебников такие отношения комфортны. Хотя и тяжелы. Непосильным грузом они ложатся на мать. Недаром героиня признается: «Духом я измучена». Ей хочется, чтобы родные люди «ходили по ниточке». Но за их отказ от самостоятельности приходится платить – не только деньгами, но и душевными силами, вечными ссорами с детьми, которые одновременно и рвутся к личной свободе, и сидят на шее. Страхом за их будущее – ведь они так и не научились ни за что отвечать. А мать стареет…

«Я знаю, что вы уже женаты»

Тем временем самый сильный удар нанесла все-таки не Анастасия – отрезанный ломоть, – а Павел, с которым княгиня связывала все свои надежды. Которого столько лет готовила для государственного поприща.

Вместо этого сын женился.

Княгиня описала в мемуарах, каково было от чужих людей узнать о свадьбе сына. Как-то, выходя от государыни, она встретила одного из вельмож, который сказал ей: «Я получил письмо из Киева, в котором мне пишут, что ваш сын женился». Знакомый хотел поздравить княгиню, но увидел, что она бледна, как мел.

«Я чуть не упала в обморок, – вспоминала Дашкова, – но собралась с силами и спросила имя невесты. Он мне назвал фамилию Алферовой и, видя, что со мной делается дурно, не мог понять, почему его слова так на меня подействовали.

– Ради Бога, стакан воды, – сказала я.

…У меня сделалась нервная лихорадка, и в течение нескольких дней мое горе было столь велико, что я могла только плакать. Я сравнивала поступок сына с поведением моего мужа относительно своей матери… Я предполагала, что заслужила больше своей свекрови дружбу и уважение своих детей, и что мой сын посоветуется со мной, предпринимая столь важный для нашего общего счастья шаг, как женитьба. Два месяца спустя я получила письмо, в котором он просил у меня разрешения жениться на этой особе, тогда как весь Петербург уже знал о его нелепой свадьбе и обсуждал ее на всех перекрестках»{915}.

Действительно, Павел мог рассчитывать на блестящую партию. То, что мать разузнала об «этой особе», способно было бросить в дрожь и менее впечатлительную женщину: «Невеста не отличалась ни красотой, ни умом, ни воспитанием. Ее отец был в молодости приказчиком и впоследствии служил в таможне, где сильно воровал; мать ее была урожденная Потемкина[47], но была весьма предосудительного поведения и вышла замуж, не имея ничего лучшего, за этого человека».

Окружающие пытались успокоить княгиню и склонить к примирению с сыном. Не тут-то было. Командир Павла Михайловича попытался заступиться за молодых. «Одновременно с его письмом я получила и послание от фельдмаршала графа Румянцева, в котором он говорил мне о предрассудках, касающихся знатности рода, о непрочности богатства и как будто преподавал мне советы». Это еще больше распалило Екатерину Романовну. «Я никогда не давала ему ни повода, ни права становиться между мною и моим сыном в столь важном вопросе. Я ответила ему в насмешливом тоне, скрытом под изысканной вежливостью, уверяя его, что в числе безумных идей, внедренных в моей голове, никогда не существовало слишком высокого мнения о знатности рождения».

Это, как мы знаем, неправда. Впору было вспомнить о собственной матери, урожденной Сурминой. Но княгиня, горюя о ее богатстве, отказывалась упоминать даже имя. Могла ли такая дама принять в семью дочь таможенника Алферова?

«Сыну своему я написала только несколько слов: “Когда ваш отец собирался жениться на графине Екатерине Воронцовой, он поехал в Москву испросить разрешения на то своей матери; я знаю, что вы уже женаты несколько времени; знаю также, что моя свекровь не более меня была достойна иметь друга в почтительном сыне”. У меня открылась нервная лихорадка, я потеряла аппетит и с каждым днем худела… С той минуты, как я поняла, что покинута своими детьми, жизнь стала для меня тяжелым бременем»{916}.

Ларчик, между тем, открывался просто, но мелодия его замка была очень печальной. Несмотря на все жертвы, которые княгиня принесла во имя воспитания детей, ее своенравный характер вызывал у сына страх. Никак не дружбу. Видимо, судьба сестры заставила Павла избегать вмешательства княгини. Он решил жениться по любви. Но, сделав выбор, не нашел в себе мужества открыто объявить об этом матери.

Не один Румянцев пытался примирить княгиню с сыном. Гавриил Романович Державин, в тот момент еще дружественно настроенный к Дашковой, обратился к ней в стихах:

«Ты жизнь свою в тоске проводишь,

По английским твоим коврам,

Уединясь, в смущеньи ходишь,

И волю течь даешь слезам…