Дашкова

Оружие было сложено перед Екатериной II. Что же до жалоб на Потемкина, то, возможно, княгиня не понимала, кто стал абсолютным хозяином положения. Прежде она считала Григория Александровича сильной фигурой и обращалась именно к нему, игнорируя павшего Орлова. За заключение союза с Австрией А.Р. Воронцов и А.А. Безбородко получили от Иосифа II крупные денежные пожалования, так было принято в дипломатической среде, и стали негласными гарантами договора. Потемкин отказался от суммы, слишком похожей на взятку, и тем развязал себе руки для будущей игры{801}. Но издалека, в пересказе австрийцев, дело могло выглядеть так, будто Александр Романович теснит временщика. Брат княгини становился для Вены ключевой фигурой. В этой связи нелишним будет добавить, что досадивший Дашковой сплетник граф Шувалов был вовсе не креатурой Орлова, а другом Александра Романовича. В его устах размышления о будущем фаворе Павла Дашкова звучали особенно весомо.

В картах такая ситуация называется «обдернуться». Княгиня явно не понимала, против кого подняла голос. Вскоре ей предстояло все увидеть своими глазами. А пока, в ожидании ответа от императрицы, она постаралась выказать себя преданной и всем довольной. 28 июня 1781 г., в день восшествия Екатерины II на престол, Дашкова устроила роскошный бал, на который пригласила всю знать Пизы, Лукки и Ливорно – 460 человек. Понимая, что праздник мало вяжется с жалобами на бедность, она добавит: «Он обошелся мне совсем недорого» – только угощение, освещение и иллюминация. Что считать дорогим.

Наконец, незадолго до Рождества, императрица отправила старой подруге милостивое письмо. «Я приказала зачислить своего крестника в гвардию, в тот полк, который вы предпочтете. Уверяю Вас в своем неизменном уважении»{802}. В «Записках» слова Екатерины II переданы иначе: «По приезде моем в Петербург она поставит моего сына на такую ногу, что я останусь довольна; а пока она назначила его камер-юнкером с чином бригадира»{803}.

Приведенное место из мемуаров ясно показывает внутреннее пространство текста: княгиня пишет себе, спорит с собой, сама отвечает на свои вопросы. Здесь Павел обретает чины отца, как бы замещая его в сознании Дашковой. Реальные документы куда прозаичнее: никакого придворного чина, тем более бригадирства (на три ступени по Табели о рангах выше того, что получил юноша по приезде). Однако сам факт личного послания государыни позволял на многое надеяться. Дашкова почувствовала, что ей идут навстречу. И очень вовремя.

Письмо императрицы успело в Рим буквально накануне приезда графа и графини Северных – великокняжеской четы. Екатерина Романовна весьма интересовалась их расположением к сыну и в силу родства со многими сторонниками Павла рассчитывала на помощь. «Великий князь не узнает своего крестника: настолько он вырос и возмужал, – писала княгиня из Пизы А.Б. Куракину. – Если он будет осчастливлен покровительством великого князя, я не буду сожалеть, что недостаток значения нашего уважаемого Никиты Ивановича оставляет его без всякой опоры»{804}. Панин к этому моменту, как и Орлов – мертвые волки. А вот племянник нашей героини Куракин, один из ближайших друзей Павла Петровича, мог уверить наследника в лояльности молодого Дашкова.

Однако встреча с великокняжеской четой обманула ожидания матери. В мемуарах о ней сказано кратко: «Мне неприлично было покинуть Рим за несколько дней до их приезда… Я представила им своих детей. Они пробыли в Риме недолго… Через несколько дней после их отъезда уехала и я»{805}. За подобной скороговоркой у княгини обычно скрывались целые страницы жизни. Ей явно было неприятно вспоминать визит Павла в Рим. Единственное свидетельство их встречи – зарисовка с натуры, сделанная мисс Эллис Корнелией Найт, – говорит о крайне неприязненном отношении великого князя к подруге матери. В Риме кардиналом де Берни был устроен концерт в честь рождения французского дофина. На нем присутствовали и Павел Петрович с супругой. Как злая фея из сказки, Дашкова «прибыла на праздник, одетая в черное. Великий князь и княгиня считали, что она шпионит за ними… Она села на концерте как можно ближе к великому князю, сразу позади него справа. Он был очень рассержен и, повернувшись к ней сказа: “Мадам, неужели вы не могли одеть, что-нибудь другое в присутствии своего суверена? ” Княгиня Дашкова в качестве извинения уверила его, что все ее платья упакованы, поскольку она собиралась покинуть Рим. Великий князь ответил: “Но в таком случае вы могли бы не приезжать”»{806}.

Ни тени благосклонности. Не желая общаться с Дашковой, Павел Петрович сам показывал, что не намерен покровительствовать ее сыну. Если и до него дошли неприятные слухи о грядущем фаворе тезки, то холодность, даже брезгливость наследника понятны. Говоря по правде, у Екатерины Романовны вовсе не было выбора, за какой партией идти. Ради карьеры сына, она должна была держаться государыни.

Саардамский плотник