Дашкова

Эдинбургский университет был одним из старейших и на тот момент лучших в Европе. Он заслуженно пользовался славой «Северных Афин», и выбор учебного заведения был сделан Екатериной Романовной очень удачно. Там преподавали историк и философ Дэвид Юм, физик и математик, основатель социологии Адам Фергюсон, филолог Хью Бдэр, практикующий химик-исследователь Джозеф Блэк, блестящий математик Дуглас Стюарт. Во главе же этого соцветия ученых стоял знаменитый историк Уильям Робертсон, которого Н.М. Карамзин ставил сразу после Фукидида и Тацита. Многие путешественники решительно предпочитали шотландский университет Кембриджу и Оксфорду. «Нет в мире места, которое могло бы сравниться с Эдинбургом», – писал Томас Джефферсон. «Здесь был собран букет действительно великих людей, профессоров в каждой отрасли науки», – развивал его мысль Бенджамин Франклин, побывавший в Шотландии одновременно с Дашковой{764}.

Знаменательно, что мнение княгини совпало с суждениями наиболее известных государственных деятелей молодой американской республики. Они не только читали одну и ту же литературу, но и почитали одних и тех же авторитетов. Кроме того, обучение в Эдинбурге стоило дешевле, чем в главных английских университетах, а это имело для нашей героини существенное значение.

«Самый спокойный и счастливый период»

Все устроилось так, как она хотела. Ректор сдался под напором материнской энергии. Сын получал британское образование. Дочь оставалась при ней. Сама княгиня была окружена умными, просвещенными людьми, жила, не заботясь о куске хлеба, совершала путешествия по королевству. «Это был самый спокойный и счастливый период, выпавший мне на долю», – признавалась она.

Дашкову охватили идиллические настроения. Впервые за долгие годы настоящее совпало у княгини с представлением о нем. Нервная, издерганная женщина постоянно воображала, как должны сложиться обстоятельства ее жизни. Но ни замужество, ни отношения с августейшей подругой, ни собственная политическая роль не соответствовали тому, что героиня загадала наперед. Это было источником горьких разочарований, а поскольку Екатерина Романовна всегда упорствовала в своих мечтах, боль от реальности становилась только острее. И вдруг…

«Я познакомилась с профессорами университета, людьми достойными уважения, благодаря их уму, знаниям и нравственным качествам. Им были чужды мелкие претензии и зависть, они жили дружно, как братья, уважая и любя друг друга»{765}. Знакомый с академической средой человек улыбнется. Но Дашкова в данном случае не заботилась о правдоподобии. Ее цель – противопоставить научное братство борьбе придворных честолюбцев, среди которых она сама играла не последнюю роль. Новые друзья «доставляли возможность пользоваться обществом глубоких, просвещенных людей, согласных между собой; беседы с ними представляли неисчерпаемый источник знания».

На Екатерину Романовну снизошел покой, который не омрачали даже болезни. Во время поездки в горы она схватила ревматизм коленных суставов. Но «я привыкла к физическим страданиям, и так как жила вне себя, т. е. только для других и любовью к детям, я способна была смеяться и шутить во время сильных приступов боли»{766}. Ей рекомендовали «воды Букстона и Матлока, а затем морские купания в Скарборо», где наша героиня снова «лежала больная при смерти», и снова нежный друг, в данном случае госпожа Гамильтон, «спас мне жизнь». В рассказах о болезнях всегда будут возникать повторяющиеся образы: умирающая (иногда сама княгиня, иногда кто-то из ее родни) и ангел-спаситель, тоже несчастный, но самоотверженный. Это дань развивавшейся традиции сентиментализма, в которой печаль всегда интересна. Но что из этого правда? Дашкова, без сомнения, обладала слабым здоровьем. Прежде всего, нервным. Переживания способны были свалить ее в постель, а доброе расположение духа – поднять буквально со смертного одра.

В Англии она чувствовала себя, в первую очередь, защищенно, и это, как никакие воды, укрепляло ее силы. «Мой спокойный, ровный и веселый характер приводил в изумление моих друзей и знакомых. Профессора приходили ко мне два раза в неделю; с целью доставить моему сыну развлечение я каждую неделю давала балы. Кроме того, мой сын ездил верхом в манеже и через день брал уроки фехтования». Дашкова явно стремилась завоевать симпатии эдинбургского общества. Но такой образ жизни стоил недешево. «Незначительность средств моих детей и собственная бедность меня не огорчали: в Шотландии жизнь недорога». Главное – «соблюдать порядок и экономию». Тем не менее она пошла даже на банковский кредит – две тысячи фунтов стерлингов{767} – лишь бы не нарушать сложившегося ритма и совершать путешествия.