Дашкова

Проект Панина о «фундаментальных государственных законах» представляет собой пространную записку не с изложением будущих актов, а с обоснованием их необходимости. Она сделана рукой Фонвизина. Считается, что Никита Иванович набросал для секретаря свои идеи, а тот изложил их литературным языком, благодаря чему получился один из самых ярких политических документов эпохи.

Нет прямых сведений о том, что Екатерина Романовна знакомилась с проектом. Но совпадения в тексте с ее письмами, мемуарами и переводами должны обращать на себя внимание. Особенно много их со статьей «Общество должно делать благополучие своих членов».

У Панина: «Кто не знает, что все человеческие общества основаны на взаимных добровольных обязательствах, кои разрушаются так скоро, как их наблюдать перестают». У Дашковой: «Добродетель – не что иное, как польза людей, живущих в обществе… Человек будет общество ненавидеть, будет и вредить оному, если оно не станет его ограждать от опасностей».

У Панина: «Где произвол одного есть закон верховный, тамо прочная общая связь и существовать не может; там есть государство, но нет Отечества, есть подданные, но нет граждан, нет того политического тела, которого члены соединились бы узлом взаимных прав и должностей».

У Дашковой: «Когда народ или те, кои им управляют, неправосудны или нерачительно долг свой исполняют, они тем послабляют или разрывают связь общества. Тогда человек от оного отторгается, становится неприятелем оного, старается снискать свое благополучие вредными его сотоварищам средствами».

У Панина: «Коварство и ухищрения приемлются главным правилом поведения… Кто может – грабит, кто не может – крадет». У Дашковой: «Всякий нарушает законы, когда находит их не огражденными от насилия, или употребляет хитрость для сокровенного избежания оных».

У Панина: «Все частные интересы, раздробленные существом деспотического правления, не чувствительно в одну точку соединяются. Вдруг все устремляются расторгнуть узы нестерпимого порабощения»{723}. У Дашковой: «Узы, соединяющие общество, ослабевают или разрываются… Тогда-то каждый становится порочным и преступником… Тогда-то человек делается зверем против подобного себе»{724}

Очевидно, Никита Иванович и Екатерина Романовна говорят об одном и том же. Только Панин, применительно к «политическому телу», а Дашкова – к обществу. Политическая заостренность панинского текста сделала его недоступным для печати, а перевод княгини, напротив, был опубликован в журнале «Опыт трудов Вольного Российского собрания при Императорском Московском университете». Членом этого общества Дашкова являлась с 1771 г., а оказавшись в Первопрестольной, приняла активное участие в его издательской деятельности.

Если бы сходство текстов этим исчерпывалось, следовало бы говорить об общности просветительской литературы, которую читали авторы. Ведь и Панин, и Фонвизин не хуже княгини были знакомы с работой Гельвеция. Но параллели идут куда дальше.

«Никто не намерен заслуживать, всякий ищет выслуживать», – жаловался Панин. Сразу вспоминается Грибоедовское: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». И недаром. Такой взгляд был характерен для представителей родовитой, но на глазах бедневшей и отодвигавшейся в тень знати. Панин, Дашкова, Фонвизин, Щербатов, Сумароков и др. стояли у его истоков. Они озвучивали во второй половине XVIII в. то, что более емко и хлестко повторяли в первой трети XIX в. их наследники.

«Надлежит правлению быть так устроену, чтоб… никто из последней степени не мог быть возвышен на первую, ни с первого свергнут на последнюю», – продолжал Никита Иванович. Здесь речь идет уже о замедлении социальной мобильности, которая обеспечивалась с петровских времен «Табелью о рангах». Выслужившиеся из дворянских (и не только) низов по своей психологии не были самостоятельны: «Раб деспота есть тот, который ни собою, ни своим имением располагать не может, и который на все то, чем владеет, не имеет другого права, кроме высочайшей милости и благоволения»{725}

В проекте Панина есть одна любопытная параллель с диалогом Дашковой и Дидро о крепостном праве. Это образ слепца на обрыве, чрезвычайно распространенный в литературе XVIII века. Описание Екатерины Романовны хрестоматийно: «Мне представляется слепорожденный, которого поместили на вершину крутой скалы… лишенный зрения, он не знал опасности своего положения… Приходит несчастный глазной врач и возвращает ему зрение, не имея, однако, возможности вывести его из этого ужасного положения. И вот – наш бедняк… умирает во цвете лет от страха и отчаяния»{726}.

Сравним эти строки со словами Панина: «Между первобытным его (человека. – О.Е.) состоянием в естественной дикости и между истинным просвещением расстояние толь велико, как от неизмеримой пропасти до верху горы высочайшей… но, взошед на нее, если он позволит себе шагнуть через черту… уже ничто не останавливает его падения, и он погружается опять в первобытное свое невежество. На самом пороге сей страшной пропасти стоит просвещенный государь».