Дашкова

Назвать присланные деньги «смехотворными» можно только в том случае, если ожидалось гораздо больше. За что? За молчание и скромное поведение. Возможно, Дашкова полагала, что императрица, несмотря на недовольство ее отъездом, оплатит заграничное путешествие. Но Екатерина II поступила иначе. Видимо, она была не вполне довольна разговорами княгини в Москве. Донесения иностранных дипломатов перлюстрировались, и слова Ширлея об Уложенной комиссии не могли понравиться государыне: «Нельзя не пожалеть русских, которые… в действительности находятся на очень далеком расстоянии от счастливого положения некоторых европейских народов», «благословленных конституционным правлением»; «было бы совершенно бесполезно доказывать им, что это собрание не имеет ровно никакого значения перед деспотическою властью государыни». Депутатам «предоставлены лишь такие привилегии, которыми бы не захотел воспользоваться ни один гражданин благоустроенного государства»{641}. Так и слышится голос княгини[37]. Ширлей даже осмелился помянуть о регентстве: руководители переворота «вовсе не собирались возводить императрицу на престол. Они хотели только сделать ее регентшей при малолетнем сыне»{642}.

Перлюстрация этих депеш убедила Екатерину II, что единовременная целиковая выплата, как московские 20 тыс., не гарантирует скромности княгини: получив пожалование, та считает себя свободной от обязательств.

Поэтому Екатерина II послала путешественнице не слишком крупную сумму. Аванс. Четыре тысячи могли восприниматься только как обещание на будущее. Если княгиня станет хорошо себя вести. И Дашкова очень хорошо себя вела за границей: не встречалась с неприятелями императрицы, избегала политики, не говорила того, что знала и тем более того, что не знала. Словом, выданная сумма – пролог грядущих щедрот – привязала княгиню к милости государыни. Екатерина II не обманула, сразу после возвращения в Россию Дашкова получила 10 тыс., а чуть позже 60 тыс. рублей, и это в условиях военного дефицита. Великой же услугой было молчание!

Недаром в Париже Рюльеру ставили в вину, что он описал не ту женщину, которая к ним приехала, и дипломат вынужден был оправдываться: княгиня сломлена опалой: «Испытав чувство рабства, она не осмеливается показать свое недовольство, но в ней сохранилась былая одержимость»{643}. Сломлена ли? Опалой ли? Екатерина любила опираться на сильные стороны своих сподвижников, но умела использовать и слабости. Она считала Дашкову «скупягой» и потому предложила денег.

Однако четырех тысяч было мало. Пришлось возвращаться из Петербурга, спешно продавать имение Михалково (только в кругу близких людей оно могло быть куплено так быстро) и принимать решение о вояже инкогнито – куда более дешевом, чем, если бы знаменитая княгиня странствовала под своим именем и вынуждена была отдавать и принимать визиты. А так: «я буду тратить деньги только на еду и на лошадей». Вполне подходящая для рачительной героини философия. Но нет никаких свидетельств, что Дашкова с самого начала намеревалась путешествовать именно так – скромно и неприметно. Ее недовольство выразилось в восклицании Фридриха Великого: «К черту этикет! Княгиню Дашкову надо принять под каким угодно именем!» Наша героиня часто вкладывала свои суждения в уста стороннего человека, чтобы они прозвучали убедительнее и беспристрастнее{644}. Прусский этикет запрещал являться ко двору инкогнито. Но король высказал сокровенные мысли Дашковой: уж не думаете ли вы, что меня не узнают? Я буду желанным гостем у самых высоких персон!

«Внутреннее о себе восчувствование»

Рассказ о поездках Дашковой по Европе принято начинать словами княгини, относящимися ко временам юности: «Я думала, что у меня никогда не хватит мужества путешествовать, и полагала, что моя чувствительность и раздражительность моих нервов не вынесут бремени болезненных ощущений, уязвленного самолюбия и глубокой печали любящего свою родину сердца»{645}.

Так, уже заранее, до знакомства с миром, у молоденькой аристократки складывалось представление о том, что родина сильно пострадает от сравнения. При этом целый свет сужался до размеров Западной Европы – т. е. просвещенных, богатых и сильных стран, которым Россия должна была соответствовать.

Справиться с «бременем болезненных ощущений, уязвленного самолюбия» помогла поездка в Киев, совершенная вместе с детьми в 1768 г. Дашкова увидела руины церквей, некогда покрытых драгоценными мозаиками. Спустилась в пещеры Лавры, где почивали святые. Посетила Киево-Могилянскую академию, из века в век вскармливавшую образование. В древней столице Руси Екатерина Романовна нашла защиту от «глубокой печали любящего свою родину сердца» – увидела себя наследницей старой, сложной культуры. Осознала, что развитие ее народа было грубо прервано, оценила тяготы пути, который он прошел для возвращения в Европу. Задумалась, а стоило ли это возвращение принесенных жертв? Не был ли отказ от «варварства» отказом от себя?