Что это? Насмешка или описка? Следует согласиться с мнением Е.Н. Фирсовой: не свекровь подарила внучке свой дом, а Дашкова почти подарила землю. Исследовательница деликатно опускает мотивы подобного шага. Если бы покупка совершилась за приемлемую сумму, ее легко объяснить нуждами скорого путешествия. Но в данном случае Екатерина Романовна гиперболизировала и тем самым высмеяла поступок свекрови – вообще не взяла денег. Таким образом, скрытый в семейных недрах конфликт выставлялся напоказ.
Глебову фактически бросили дом и землю в лицо. Княгиня не хотела жить рядом с такими родственниками. И потому избавлялась от участка. Подобный шаг не свидетельствовал ни о нужде, ни даже об экономии. После подарка из казны в 20 тыс. рублей Екатерина Романовна могла себе позволить широкий, вельможный жест. А вот имела ли на него право?
Когда-то она с гневом отвергла идею продать поместья детей, чтобы оплатить долги мужа. Теперь не продавала – выбрасывала часть их наследства, чтобы проучить Глебова. Дать оплеуху. Но за чей счет? После смерти отца дом у Никитских ворот принадлежал сыну и дочери. Усадьба же на Большой Никитской – самой княгине.
Для того чтобы осуществить сделку, Екатерина Романовна должна была опереться на указ императрицы, разрешавший ей как опекунше распоряжаться наследством сирот. То же самое следовало сделать и при продаже «сельца» Михалково. Собираясь за границу, княгиня в 1769 г. рассталась и с этой усадьбой, отдав ее Никите Ивановичу Панину для брата Петра, который вторично женился{597}. Между тем Михалково в документах обозначалось словом «вотчина» – т. е. родовое земельное владение, передававшееся от отца к сыну. Имение князей Дашковых было перекуплено в кругу опекунов, став подарком на годовщину свадьбы, а наша героиня получила необходимые для путешествия деньги.
Итак, «не прибегая к помощи казны, и не касаясь имения детей»…
Жила ли у невестки Анастасия Михайловна? «Три года спустя», когда затеялся ремонт в кельях, наша героиня была за границей. Описание «смежного» дома очень напоминает два строения у Никитских ворот: в прошлом матери и сына Дашковых, а ныне – Глебовых. Разные редакции дают разные трактовки поведения зятя: от «не имел свободных покоев» до «не пустил жить к себе». И столь же по-разному определяют пристанище вдовы: от «у меня», до «по соседству со мной». Беда не только в казусах переводов. Собственный стиль княгини темен. Скорее всего, Анастасия Михайловна поселилась не в своем старом доме, а в прежнем особняке сына и невестки, располагавшемся неподалеку от новой усадьбы Дашковой. То есть у Глебовых же.
«Отрекла ее от своего дому»
Этот случай рисует непростые отношения Екатерины Романовны с кланом покойного мужа. В родной семье княгини тоже кипели страсти. Ни дядя, ни тетка, ни отец, ни навечно обиженный брат Семен не шли на сближение. Исключением оставался Александр – «наш моралист», как называла его Дашкова.
В письмах к нему она жаловалась на грусть после смерти мужа, «приступы ипохондрии», «черную меланхолию». Брат ратовал за семейное примирение. Просил вернувшегося в Россию дядю Михаила Илларионовича пособить с прощением отца для беспутной мятежницы. Ее уговаривал повиниться. Стороны отказывались. «Я пересмотрела все свои действия и не нашла ничего обидного для отца», – писала ему Дашкова. Дядя уверял, что любое ходатайство перед Романом Илларионовичем «было бы без успеха»{598}.
«Если я еще не написала отцу с просьбой простить мои так называемые прегрешения, – рассуждала княгиня 26 января 1766 г., – то… лишь потому, что боялась потерять уважение и его, и моих любимых братьев… Поскольку отец считает, что я нахожусь в нужде и мне необходимо прибегнуть к чьей-либо помощи или просить о благодеянии, то представьте, как будут восприняты мои неожиданно предпринятые шаги»{599}. Дашкова была очень горда.
Только уехав за границу, она решится написать отцу. «Сделайте мне сию несказанную милость, уведомив меня… что я не лишена вашей отеческой милости»{600}. Постепенно батюшка смягчится. Время лечит. Еще до отъезда княгиня восстановила формальные отношения с тетей и дядей. В ноябре 1766 г. бывший канцлер сообщал племяннику: «Княгиня Дашкова… проформа была у нас с визитою»{601}. А ведь совсем недавно тетка Анна Карловна писала Семену в Берлин, что «отрекла ее от своего дому» за «беспутное поведение»{602}.
В 1766 г. уже все жили в Москве: и уволенный от службы бывший канцлер, и вернувшийся из-за границы Семен, и сестра Елизавета. Последняя в феврале 1765 г. вышла замуж за 44-летнего статского советника А.И. Полянского – человека «достойного и тихого», с которым, по словам Семена, «несчастлива не будет». До увольнения из армии Полянский служил секунд-майором в лейб-Кирасирском полку, которым еще недавно командовал князь Дашков. Значит, был известен семье: по традиции старшие офицеры посещали дом командира. «Романовне» приискали мужа в своем кругу. И хотя наша героиня ничего не говорит о Полянском, она должна была его хорошо знать.