Дас Систем

Появилось текстовое сообщение с полем для ввода текста. «Привет, Ева» — гласило сообщение, а в поле ниже мерно мерцал курсор.

Марк замер.

— Пандора! — произнёс он.

— Нет, не думаю, — сказала Лиза.

«Привет, Райнер», — напечатала она.

Появилось новое сообщение: «Есть три причины, по которым ты запустила этот файл:

а) твоё любопытство — но это на тебя не похоже;

б) со мной произошёл несчастный случай, и ты хочешь знать, зачем я тебе прислал этот диск;

в) ты — не Ева. Какая у тебя из этих причин?»

«Ты умер» — напечатала Лиза.

«Я так и подумал. Надеюсь, ты не очень расстроилась. Мне всегда казалось, что я — лишь гость в этом мире. Вариант «в» мы, как ты понимаешь, должны исключить. Было бы нехорошо вести наш доверительный разговор с посторонним. Ты помнишь, что я не очень люблю чужаков. К счастью, ты знаешь меня лучше, чем кто-либо на этом свете. Поэтому тебе будет нетрудно ответить на три простых вопроса. Вопрос номер один: чего я больше всего боюсь?»

Лиза обескуражено посмотрела на Марка и Вайзенберга.

— Что написать? — спросила она. Профессор пожал плечами.

— Ваша жена хранила истории болезни пациентов? — спросил Марк.

Вайзенберг кивнул и указал на шкафчик с картотекой, стоявший у стены. Они открыли его и обнаружили две дюжины аккуратно подписанных папок. В досье с надписью «Райнер Эрлинг» лежала лишь карточка с личными данными пациента и список проведённых консультаций, последняя из которых состоялась два года назад. Не было ни стенограмм разговоров, ни протоколов, ни диагнозов — ничего подобного.

— Думаю, жена их уничтожила перед смертью, — объяснил профессор. — Вряд ли она хотела, чтобы кто-то прочитал стенограммы приватных бесед. Боюсь, она унесла в могилу всё, что знала об Эрлинге.

— Тогда у нас нет шансов добраться до исходного кода, — сказал Лиза.

Марк замотал головой.

— Мы должны попробовать, — сказал он.

— Но мы не можем действовать наугад! Я уверена, что программа при первом неправильном ответе…

— Что нам известно о Райнере? — спросил Марк.

— Немного. У него был синдром Аспергера. У него было тяжёлое детство. Он.

Звуковой сигнал заставил их взглянуть на экран. Там появилось новое сообщение: «Input expected. Program closes down in 28 seconds»[48]1. Пока они читали сообщение, 28 секунд превратились в 27, затем в 26…

— Проклятье! — закричала Лиза. — Он ввёл ограничение по времени! Нужно дать какой-нибудь ответ за оставшиеся 20 секунд, иначе программа закроется. Чувствую, второй попытки не будет.

Марк лихорадочно соображал, глядя, как летят секунды. Чего же боялся Райнер? Он был очень тихим и сдержанным человеком. Понятно, что он боялся людей. Но кого из них больше всего? Своей ужасной матери? Осталось двенадцать секунд! Одиннадцать…

Поскольку он был «аспи», то воспринимал мать, скорее, как стихийное явление, — это говорил медбрат. Непредсказуемое явление. Он, конечно, временами её боялся, но…

— Осталось всего пять секунд!

— Ванна! — закричал Марк.

— Что?

— Печатай «ванна». Живо!

Лиза напечатала слово и нажала клавишу ввода как раз в тот момент, когда потухла последняя секунда.

Предупреждение исчезло, и на экране появилось новое сообщение: «Я уверен, ты вспомнила ту нашу консультацию. Ты тогда ещё сильно разволновалась, помнишь? Значит, ты вспомнишь, кого я больше всех ненавижу».

«Свою мать» — напечатала Лиза.

— Нет, подожди, — сказал Марк, не дав ей нажать на кнопку ввода.

Лиза повернулась к нему.

— Почему? Ты же видел, какой она монстр.

— Возможно, она и монстр, но она всё же — его мать. Он, наверное, рассказывал о своей ненависти к ней. Но не забывай, что Райнер был очень умён. Он точно знал, что его мать психически больна.

Лиза кивнула.

— Кого тогда? Кого он так ненавидел, что был уверен: эта ненависть останется даже после его смерти, когда Ева Вайзенберг откроет эту программу?

— Кого бы ты ненавидела всей душой на месте Райнера? — спросил Марк. — Он — «аспи». Люди ничего для него не значили. Было сложно построить с ним отношения, так же как и расстроить его, поскольку у него не было ожиданий относительно других людей. Если кто-то обходился с ним плохо, то он воспринимал происходящее, скорее, как неприятнейший ливень с градом — как нечто, что нужно вытерпеть, потому что изменить ты это не в силах. Можно сколько угодно жаловаться на плохую погоду, но изменить её невозможно.

— Согласна. Но если никто не мог его расстроить, то кого он смог возненавидеть, кроме своей матери, которая так жестоко обращалась с ним?

— Предположим, он понимал, что у матери не все дома. И именно поэтому детство у него было ужасным, но, может быть, он винил за это не её, а…

На лице Лизы засветилось озарение.

— …а своего отца! — произнесла она. — Он ушёл от жены и оставил сына на произвол судьбы. Думаю, я бы на его месте не простила отца.

«Своего отца» — напечатала она и нажала на клавишу ввода.

Марк затаил дыхание.