Дары Зингарцев

Я чуть не умер от хохота, когда наш смешной Моу Па, скорчив постную мину, рассказывал мне об этом. Надо же было додуматься до такого, да еще иметь терпение изловить столько птиц! Право же, я начинаю восхищаться этим человеком. Но еще удивительнее показалось мне то, что Верховный Жрец, узнав об ограблении, будто бы пожал плечами и сказал: «Что с того, зато какая это была ночь!» По-моему, это уже легенда, но если это — правда, тогда он либо величайший мудрец, либо величайший болван. Я, кстати, постоянно сталкиваюсь здесь с тем, что не знаю, как воспринимать слова и поступки этих людей — как слова и поступки небожителей, уже почти не принадлежащих нашему суетному миру, или как детский лепет. Право же, любой бы на моем месте растерялся…»

Римьерос отложил перо и принялся перечитывать написанное. Затем скомкал лист и бросил в угол. Отправлять брату подобное письмо означало вызвать его в лучшем случае недоумение, а в худшем — настоящий гнев. Вовсе не за цветущими вишнями и городскими сплетнями посылал он в Кхитай младшего брата. Он ждал рассказа о том, как встретили дар, как восприняли появление зингарского посольства.

Но при всем желании не смог бы Римьерос рассказать ему об этом. Странное чувство раздвоенности, поселившееся в нем с той ночи, когда он смотрел в хрустальный шар и видел в нем опрокинутые в бездонность неба звезды, не оставляло его теперь ни на миг.

Сам прием прошел великолепно. Три дня дороги Моу Па без умолку болтал на своем жутком аквилонском, рассказывая о Кхитае, столице, обычаях и нравах отдельных провинций и прочем. Большая часть сведений о торговле, армии, городах и прочем была выужена именно из этих его рассказов. Но иногда Римьерос задавал себе вопрос: а есть ли хоть слово правды во всех его историях? И в то же время все жесты и слова переводчика были так искренни и даже немного наивны…

Как видно, он и впрямь был в милости у Императора, потому что, сопровождая Римьероса, как отметил барон Марко, был «вхож решительно повсюду». И это тоже ни с чем не вязалось, пока зингарец не узнал наконец, кто такие эти юноши в одеждах цвета первой зелени. Личная охрана, послы и слуги Императора, дети знатнейших семей, воины и поэты. Узнав об этом, Римьерос как следует пригляделся к переводчику — и окончательно уверился в том, что тот далеко не так прост, как хочет казаться.

В который раз повторял себе принц, что миссия его исполнена блестяще, что большего почета, вероятно, не был удостоен никто из чужестранцев: его и барона Марко поселили непосредственно во дворце Императора, вернее, одном из его дворцов. Им отвели роскошные покои, светлые, с огромными окнами, в которые лезли цветущими ветвями персики и вишни. Их слуги расположились здесь же, на втором этаже; вместе с ними, в отдельной маленькой каморке под самой крышей, поселился Моу Па — чтобы быть всегда под рукой. Остальных зингарцев разместили немного скромнее, но тоже на Островах.

В столицу они вступили под вечер второго дня пути, и следующий день ушел на то, чтобы отмыться и привести себя в порядок перед посещением Императора. Наутро он проснулся необычайно рано и уже не мог уснуть, маясь бездельем до самого полудня, пока не явились чиновники и царедворцы — сопровождать послов во дворец.