Вдалеке показался замок. Осаждающие войска бомбардируют его стены пушечными ядрами, тщетно расходуя огненные стрелы на неприступные укрепления. Тщетно — поскольку конструкция нового замка отклоняет любые удары. Неужели именно этот замок я спроектировал в Пьомбино — совершенный, округлый, согласно плану, замок будущего?
И вот… я пролетаю над этой твердыней. Солдаты задирают головы, провожая меня взглядами. Их рты широко открыты в изумлении. Подобно гигантскому соколу, я пикирую на них. С моих крыльев срываются разрывные снаряды. Пламя окутывает садовые деревья. По сточным канавам рекой струится кровь. Рты солдат застыли в гримасе ужаса, они издают безмолвный вопль, вопль мертвецов.
В том сне я чувствовал себя счастливым. Испытывал триумфальный восторг. Повсюду вокруг меня царила смерть, а мне досталась бессмертная слава.
Я вглядывался в небеса, стремясь заглянуть в глаза Господу. А узрел над собой лишь мое собственное лицо.
25
Имола, 13 ноября 1502 года
ДОРОТЕЯ
Стоя у окна, я смотрела на печальный и темный, заливаемый дождем сад и вспоминала, кем предстоит мне быть в ближайшие часы. Последние дни я играла так много ролей, что их было легко перепутать.
У меня назначена встреча с Никколо, а это означает, что мне предстоит сыграть Стефанию Тоццони — но не ту наивную и искреннюю Стефанию Тоццони, какую я исполнила при знакомстве с ним, а Стефанию Тоццони в образе загадочной шпионки и шлюхи. Я рассказала этому флорентийскому посланнику о тайных желаниях герцога и намекнула на то, что если он успешно проведет дело, то получит доступ не только в могущественный внутренний круг Чезаре Борджиа, но и в земной рай, пребывание в котором превосходит его самые смелые мечты.
В общении с герцогом я становлюсь Доротеей Караччиоло, но не самой собой. Мне приходится изображать вожделение и скрывать страх и отвращение. Это новая роль. Долгое время, признаюсь, присутствие Чезаре в моей постели порождало во мне трепет. Я находила возбуждающей опасность любовных игр с таинственным монстром — но, кроме того, я сомневалась, что он на самом деле был монстром; мне казалось, что он лишь надевает маску чудовища, стремясь держать людей в страхе. Но вот пару недель тому назад, когда маска обаятельного Чезаре слетела, под ней я обнаружила
С Леонардо я тоже играю роль Стефании Тоццони, и все же с ним я могу быть самой собой. Но даже это не так просто, как кажется. Когда приходится столько времени притворяться, то бывает трудно остановиться. Это подобно дыханию или ходьбе: стоит задуматься о том, как ты дышишь или ходишь, и самый естественный процесс становится неловким и трудным. Мне также надо быть осмотрительной относительно того, что и как громко я говорю, — шпионы монстра вездесущи.
Проводимое мной с Леонардо время, однако, стало единственным, которого я ждала с удовольствием. С Никколо у меня возникало некоторое чувство власти… и вины. С герцогом — бессилие и страх. А с Леонардо я чувствовала… удивление и спокойствие… влюбленность и благоговение… приобщение к божественному и смирение… грусть и радость. Я испытывала (почему-то я стала бояться этого слова…) любовь.
Никогда еще я не встречала человека, даже отдаленно похожего на него. Более того, мне даже не верится, что в мире когда-либо вообще существовал другой такой человек. Он обаятелен и красив, но мои чувства порождены вовсе не этими его качествами. Это всего лишь блестящая обертка на бесценном подарке. Как же лучше выразить мою мысль? Чем больше времени я провожу с Леонардо, чем дольше слушаю его речи, тем больше мне кажется, что его слова и выражение лица, свободные и изящные жесты его рук являются не более чем странными волнами, простыми брызгами пены на поверхности огромного океана — океана мыслей и чувств, сокрытых в таинственных глубинах безмерной, невиданной красоты и уникальности. Да, я понимаю, как причудливо это звучит, но с каждым днем все больше убеждаюсь, что мне никогда не постичь сущности Леонардо так, как я сумела понять Чезаре или Никколо. И однако — ах, как же я мечтаю исследовать те скрытые глубины!..