Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

Приняв решение, я сообщила о нем матери-настоятельнице. На следующей неделе я собираюсь покинуть монастырь и вернуться к моему мужу. Он встретит меня в Фаэнце, и оттуда мы вместе отправимся в Венецию. Я испытала облегчение: больше сестра Роберта не будет меня мучить.

Однако я продолжала очень нервничать, думая о будущем.

После полудня карета довезла меня до Фаэнцы. К моему изумлению, на площади собралась толпа ликующих людей. Мой муж вышел и приветствовал меня, а я с трудом его узнала. Мне помнилось, что на портрете он выглядел очень старым, но полагаю, лишь потому, что сама я была слишком молода, когда увидела его. Сейчас он показался мне вполне красивым и бодрым господином среднего возраста. И главное — он выглядел добрым.

Прямо на площади, завладев моими руками, он говорил мне, как счастлив наконец вновь видеть меня. Но мое внимание вдруг привлекло мелькнувшее в толпе лицо мужчины с длинными, тронутыми сединой волосами и глубокими мудрыми глазами. Мое сердце екнуло. Неужели это он? Леонардо? Но тут я услышала очередной вопрос моего мужа, и мне пришлось взглянуть на него, чтобы ответить, а когда я повторно бросила взгляд в толпу, то привидевшееся мне лицо уже исчезло.

Флоренция, 13 июля 1504 года ЛЕОНАРДО

День выдался безветренный и знойный, я брел по улицам, чувствуя, как щекочут мои виски капельки проступившего пота. Меня еще сопровождал запах лаванды, которой я касался чуть раньше, но он не смог полностью заглушить зловоние, доносившееся от расположившейся на берегу реки скотобойни. Тишину нарушал лишь перезвон колоколов собора и более отдаленной церкви Санта-Кроче, пробивших час дня. Площадь словно вымерла, только вяло двигались мухи. Летом после полудня Флоренция производила впечатление пустого, спаленного солнцем города. На закате улицы вновь оживали, люди ужинали, выпивали, гуляли и общались, но пока вокруг царила кладбищенская тишина.

Ах, отец, как мне жаль, что не…

Я постучал в дверь дома, и открывший ее Никколо сердечно обнял меня. Я похлопал его по плечу. Наши глаза встретились.

— Леонардо, — сказал он, проницательно посмотрев на меня, — у вас все в порядке?

Глянув ему через плечо, я увидел в столовой нескольких гостей, они выпивали и смеялись. Среди них я узнал лишь лицо сослуживца Никколо, Агостино. Никколо заметил мой взгляд.

— У меня собрались несколько друзей, — пояснил он, — и я хотел бы представить вас. Если вы, конечно, окажете…

— Умер мой отец, — сказал я, поскольку только эти слова вертелись у меня на языке. И сейчас только они крутились в моей голове.

— О, нет! Я вам очень сочувствую. Когда? Как?

— В среду утром, — ответил я. — Или нет… в четверг. В общем, не знаю… последние дни все смешались. В такую жару, вы понимаете…

— Мой отец умер четыре года тому назад, — понимающе заметил Никколо. — Он был для меня лучшим другом, и мне по-прежнему его не хватает. Мне говорили, что самым тяжким в смерти родителя является более пронзительное осознание собственной смертности… поскольку, как вы понимаете, нас уже никто не защищает. Но мне горше всего оттого, что просто уже никогда не доведется с ним поговорить.

На глаза навернулись слезы. Отвернувшись, я уперся взглядом в стену прихожей.

— Я завидую вам, Никколо. Мы с моим отцом никогда не были так близки. Видимо, я вечно… вечно разочаровывал его… — Я прочистил горло. — У меня оставалась надежда, что когда-нибудь я еще смогу доказать… увы, теперь уже слишком поздно.

Макиавелли мягко обнял меня за плечи:

— Давайте-ка поднимемся в мой кабинет. Там мы немного выпьем и спокойно поговорим.

— Мне не хотелось бы портить вам вечер. Может, я зайду как-нибудь в другой…

— Глупости, — он не дал мне договорить. — Пойдемте со мной, Леонардо. Мы тихо посидим, выпьем… а потом уж вы решите, хочется ли вам остаться с нами отужинать.

Мы прошли в его кабинет. Я сделал вид, что восхищен библиотекой. Заметил среди книг и мой собственный потерянный экземпляр «Жизнеописаний» Плутарха и тут же вспомнил свой кабинет в Имольском замке. Как же давно, кажется, все это было…

— Когда похороны? — спросил он, передав мне бокал с прозрачным напитком.

Я выпил его одним глотком — вкус горький и резкий, — но вскоре почувствовал разлившийся по гортани и груди приятный жар, странное головокружение и приятную легкость в мыслях. Никколо вновь наполнил мой бокал.

— Похороны были сегодня, — ответил я. — Сегодня утром.

— Неужели все…

— Мой отец не включил меня в завещание. Даже не упомянул обо мне, — продолжил я.

Никколо пристально глянул на меня.

— Я был незаконнорожденным… по-моему, я говорил вам об этом…

— Да, — он овладел собой. — Да-да, вы говорили мне… в Имоле. А вы собираетесь оспаривать его завещание?

Я скривился — горькой, как вкус налитого мне Никколо вина, улыбкой.

— Нет, едва ли…

— Но, вероятно, вы могли бы выиграть дело. У меня есть один друг, который…

— К чему мне тратить попусту время и деньги? Да и, говоря серьезно, такая тяжба мне ни к чему. Мне не нужны его книги или земли. Только его…